Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920

   Это полностью описывает общую позицию первых Советов. Они прекрасно понимали чрезвычайные условия военного времени, ощущали свою ответственность, пытались упрочить ситуацию на фабриках за счет защиты интересов рабочего класса в рамках организованной и централизованной борьбы, старались путем переговоров и временных соглашений между центральными органами труда и капитала подготовить распространение таких соглашений на всю Россию и закрепить эти завоевания с помощью законодательства.

   Но какова была позиция другой стороны, а именно предпринимателей? Уступки, на которые пошла Петроградская ассоциация промышленников, многие считали признаком «истинно государственного подхода» к решению проблем экономической жизни, возможностью поставить исторические интересы российской промышленности над сиюминутными интересами фабрикантов. Конференция предпринимателей, прошедшая 1 июня, публично заявила, что она будет обсуждать все вопросы «не с классовой точки зрения купцов и промышленников, но с точки зрения спасения самой промышленности и торговли, необходимых для существования здорового государства». Однако весь эффект этого заявления был смазан следующим утверждением: «Финансовое положение многих предприятий делает невозможным продолжение их функционирования, поэтому их закрытие в ближайшем будущем неизбежно». Более явное доказательство бессилия такого «государственного подхода» нельзя себе представить. Складывалось впечатление, что вся эта конференция была искусно замаскированным проектом всеобщего локаута.

   Видный капиталист, член советов директоров многих фирм и руководства ассоциаций В.А. Авербах в статье «Революционное общество по личным воспоминаниям», опубликованной в четырнадцатом томе «Архива русской революции», трезво и правдиво описывал собственный класс, который он хорошо знал: «Конечно, об участии торгово-промышленного класса в русской революции можно говорить лишь очень относительно; ко времени революции этот класс только начинал создаваться, купцы и фабриканты едва успели осознать себя представителями социальной группы, имеющей отчетливо выраженную собственную природу и великую историческую миссию». Поэтому «в то время торгово-промышленный класс как таковой еще не выступал на политическом поприще... Одним словом, этот класс был настолько аморфен и политически инертен, что не имел ни собственных представителей в Думе, ни собственной политической программы». Видные представители данного класса либо участвовали в разных думских партиях, либо были равнодушны к политике. «Присутствие среди них большого количества землевладельцев и дворян иногда превращало торгово-промышленный класс в аристократическую касту, которая политически пережила свое время», что «наносило ущерб независимости торгово-промышленного класса».

   Классы, которым предстоит исчезнуть с исторической арены, обычно применяют одну и ту же тактику: отчаянное сопротивление. Им не хватает гибкости и приспособляемости, естественной для классов, которые представляют собой не «рудимент», а «живой элемент» данного периода. Союз с дворянством заразил купечество и промышленников той же психологией. Захваченные революцией врасплох, эти последние с пылом неофитов поняли только одно: они больше не смогут пассивно наслаждаться жизнью под крылом правительства и будут вынуждены защищать свои интересы в одиночку. Авербах описывает лихорадочный пыл, с которым работодатели начали создавать свои воинствующие объединения: «Все было новым, созданным в болезненной спешке... Полный союз всех отраслей производства был достигнут без особого труда»; «дикие», или не включенные в систему, фабрики практически исчезли. «Создание ассоциаций требовало огромных затрат, но средства всегда находились». Тут же появились лидеры; они поспешно обучались, чтобы иметь возможность противостоять своим оппонентам. Они пытались использовать прессу для защиты интересов своего класса, субсидируя (благодаря непониманию, объясняет сконфуженный Авербах) даже «ультрамонархистские и реакционные издания» вроде пресловутой харьковской «Жизни России».

   Внезапность возникновения классового самосознания, к которому добавилась политическая незрелость прошлых поколений, быстро заразила класс работодателей психологией странного «индустриально-феодального максимализма».

Глава 8. Крестьяне и революция