Среди рабочих началось брожение. Роль предохранительного клапана сыграли фабричные выборы делегатов в Рабочую группу Центрального военно-промышленного комитета. На Втором съезде военно-промышленных комитетов эта группа обратилась к работодателям, указав, что все воюющие страны приняли меры по поощрению участия рабочих в национальной обороне. Были расширены функции кооперативных и тред-юнионистских организаций: первые участвовали в регулировании национального потребления, вторые – в оптимизации использования трудовых ресурсов. Группа призвала российских промышленников покончить с традициями фабричного феодализма и предложила решить вопросы, жизненно важные для рабочих: признать право последних на создание профессиональных союзов и арбитражных органов для решения трудовых споров, а также на сопротивление «милитаризации» фабрик. Однако она потерпела полное поражение. Правительство и предприниматели всего лишь попытались оживить мертворожденный закон о фабричных старостах, сделав последних частью фабричной администрации. Одновременно правительство закрыло профсоюзы печатников и металлистов – единственные ростки российского тред-юнионистского движения, находившегося в зачаточном состоянии. Предложение Рабочей группы о создании арбитражных органов было отвергнуто министром торговли князем Шаховским вплоть до решения вопроса о легализации рабочих союзов. Попытки группы выступить посредником в конфликтах на заводе Лесснера и Николаевских военно-морских верфях были отвергнуты заводскими администрациями. Кроме того, она оказалась совершенно не способной предотвратить отправку забастовщиков на фронт после конфликтов на машиностроительном заводе Нобеля и Адмиралтейских верфях. Это объясняет переход Рабочей группы к более радикальной тактике и ее призыв провести массовую демонстрацию в день открытия Думы, после которого члены группы были арестованы. Только этот арест спас группу от полной потери доверия у рабочих масс.
Такой была ситуация в промышленности перед революционными днями февраля – марта 1917 г.
Стачки, которые проходили то здесь, то там во второй неделе февраля и распространились повсеместно между 23 и 25 февраля, внезапно перешли во всеобщую забастовку. Поскольку забастовка была вызвана не столько конфликтами на фабриках, сколько отсутствием хлеба и политическими проблемами, она касалась полиции и правительства; при этом фабричная администрация почти всюду оставалась в стороне. В некоторых местах (например, в Колпине) фабрики были закрыты временно, якобы «для проведения ревизии». Реже на заводах (например, Путиловском) объявляли локауты и закрывали их «на неопределенный срок». Когда борьба достигала накала, администрация обычно отступала, а если на фабрику вторгалась полиция, которую встречали градом камней, все руководство тут же исчезало. Во время революционных недель рабочие районы были военной базой восставших. Некоторые фабрики становились крепостями рабочих. Администрация старалась «держаться от греха подальше», и рабочие чувствовали себя единственными хозяевами предприятия. Такая ситуация оказала сильнейшее влияние на самосознание фабричного пролетариата. Контраст между нынешним состоянием вещей и предшествующим режимом «военно-промышленного феодализма» был разительным. Именно он стал главным вопросом революции, требовавшим немедленного решения. Цензовое правительство абсолютно не понимало ни его насущности, ни его сложности. Однако было ясно, что дореволюционная фабрика представляет собой анахронизм, не приспособленный к новой эре, и что рабочие, совершившие революцию, больше никогда не подчинятся царским законам о труде. Поэтому им следовало немедленно гарантировать принятие новой системы отношений между трудом и капиталом, пусть временной и неполной. Все понимали, что без этого рабочие на фабрики не вернутся. Хаос, безвластие, постоянные конфликты между рабочими и администрацией стали бы правилом и спровоцировали бы партизанскую войну в промышленности.
5 марта Совету рабочих депутатов хватило смелости призвать к немедленному возобновлению работы промышленных предприятий. Если бы солдаты, которые раньше были вынуждены идти в бой с пустыми руками по вине Сухомлинова и компании, оказались в том же состоянии уже по вине революции, это нанесло бы последней смертельный удар. Но Совет понимал, что возвращение на фабрики не может означать принятие дореволюционной фабричной системы. Председатель Совета Чхеидзе поставил все точки над «i»:
«На каких условиях мы можем работать? Было бы смешно возвращаться к работе на старых условиях. Пускай буржуазия знает это... Вернувшись на фабрики, мы тут же начнем думать, на каких условиях будем работать».