Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920

   «Единственным органическим элементом власти был Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов первого созыва; он сыграл положительную роль, потому что создал основные принципы управления государством. Причем это было сказано не мною, Керенским, а другими членами Временного правительства; даже командовавший Петроградским военным округом в марте и апреле 1917 г. генерал Корнилов говорил, что он никогда ничего не начинал без консультации с Советом. Я был самым консервативным министром, потому что уже тогда не понимал сущности таких людей, как Стеклов, который теперь ударился в большевизм»⁶.

   Ситуация безнадежно запуталась. Тот самый человек, который должен был курировать слева работу правого правительства и отражать мнение народа, по его собственному признанию, оказался «самым консервативным министром». Тот самый человек, который, по мысли правительства, сознававшего собственную слабость, должен был стать ниточкой, связывающей его с советской демократией, тайно упивался своим постоянным, но скрытым конфликтом с последней. Милюков мог говорить, что «Керенский пользовался и даже злоупотреблял своей позицией в кабинете министров, подчеркивая свою роль «заложника демократии»⁷, но сам Керенский на этот счет никаких иллюзий не питал. Он всегда подчеркивал свою «надпартийную» позицию, как «человека со стороны»:

   «Я всегда говорил от себя, от собственного имени и ни с кем не был связан. Так было в 1912 г., когда я вошел в Государственную думу, несмотря на решение моей партии о бойкоте выборов. Так было и во время моей работы в Думе, и во время войны. Так было в 1917 г., когда я вошел во Временное правительство, несмотря на решение Петроградского совета, органа революционной демократии, которым руководили обе российские социалистические партии»⁸.

   Связи между советской и цензовой демократиями переплелись в гордиев узел, поскольку тот же самый министр, который представлял Совет среди цензовых лидеров и цензовых лидеров в Совете, был членом центральных органов обеих демократий, но при этом всегда утверждал, что имеет право действовать против воли тех и других.

Глава 7 Революция и рабочие

Русская революция разразилась внезапно и стихийно. Многие поколения борцов страстно жаждали ее, верили в нее и ради нее жертвовали всем. Даже более широкие массы связывали с ней свои глубочайшие надежды и упования. Каждый класс по-своему мечтал о революции, видя в ней начало новой жизни.

   Но самые большие надежды возлагал на революцию городской пролетариат. Его наиболее просвещенная часть, прошедшая сухую и жесткую школу марксизма, гордилась своей свободой от всех утопий. Эти люди действительно были социалистами из социалистов. Но социализм для них являлся результатом долгого исторического пути, в ходе которого нельзя было произвольно пропустить естественные фазы органической эволюции. Первой фазой социализма для них была демократизация фабричного производства в демократическом государстве. В этих условиях рабочие должны были стать интеллектуально зрелым общественным классом, политическим авангардом трудящихся, обладающим всеми правами, классом, которому суждено во время естественного заката капитализма выполнить великую историческую миссию, революционную и созидательную одновременно.

   Данное мнение преобладало, как минимум, среди наиболее квалифицированных рабочих. Но в свете хаотического и буйного развития русской революции результат долгой эволюции казался далеким, как мираж. Неудивительно, что рабочие начали задумываться: возможно, этот «мираж» сам стремится воплотиться в действительность.

   Процесс переоценки ценностей начался с первых дней революции.

   После нескольких революционных недель в рабочих районах возникла поразительно противоречивая ситуация. «Кто был никем, тот стал всем», но это «все» было фактическим, а с точки зрения закона пролетариат по-прежнему оставался «никем».

   Можно не говорить, что царская Россия понятия не имела о «новых фабриках», владельцы которых были бы не азиатскими деспотами, а «конституционными монархами», связанными с судьбой своих «подданных», рабочих, системой «основных законов», предусматривавших заключение коллективного договора. В дореволюционной России владелец предприятия пользовался теми же правами, что и «хозяин в собственном доме»: это был скорее социальный, чем юридический феномен. Русская буржуазия настаивала на том, что в России связи между трудом и капиталом являются «патриархальными» и не требуют регулирования или вмешательства со стороны.