Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920

   Наконец, буржуазные партии имели за плечами десять с лишним лет легального существования и были хорошо организованы, в то время как ядро рабочих, социалистических и прочих революционных партий представляли собой «профессиональные революционеры». Теперь к этому ядру, как к скелету, впервые предстояло добавить плоть и кровь, заставить ее циркулировать по венам и артериям, обзавестись хорошо развитой нервной системой и мощными мышцами. Революционные партии испытывали такой приток новых членов, что их лидеры смотрели на это с тайным ужасом: что будет, когда старая гвардия растворится в этой политически неопытной сырой массе? Решения такой массы, скорее всего, будут случайными. Партии станут непрочными ассоциациями, реагирующими на настроения уличной толпы как флюгер. Одним словом, перед революционной демократией стояла беспрецедентная задача закрепления своих достижений, обучения новых членов, привития им навыков дисциплины и создания гармоничной системы партийных органов. Для решения такой задачи требовались лучшие и самые искусные партийные силы, а знающие, опытные и надежные люди в каждой революционной партии были наперечет. Если бы все крупные личности перешли работать в правительство, министерства и главные органы местного самоуправления, это обескровило бы любую партийную организацию и Совет. Инстинкт самосохранения заставлял партии сопротивляться переходу их вождей на работу в правительство, где те превращались в заложников аппарата, и прививать «партийным патриотам» отвращение к административной работе.

   Нет, нежелание советской демократии создавать правительство было вызвано не теориями и догмами, а ощущением «бремени власти». Совет с радостью воспользовался социалистической доктриной «буржуазной революции», имеющей «глубокое теоретическое обоснование», чтобы переложить это бремя на плечи цензовой демократии. И именно в этот момент буржуазные партии, которые предпочитали получить власть из рук царя и ужасно боялись принять ее из рук революции, неожиданно прекратили сопротивление. Шульгин говорил: «Лучше взять власть самим, чем позволить взять ее каким-то мерзавцам, которых уже выбрали на фабриках».

   Инициатор решения Совета о передаче власти цензовой демократии Суханов понимал, что это значит «доверить власть классовому врагу», но все же сделал данное предложение, потому что оно «давало полную свободу бороться против этого врага», сулило демократии «окончательную победу в недалеком будущем», но не должно было «лишать буржуазию надежды победить». Предложение было мудрое, но абсолютно не соответствовавшее развитию событий. Суханов и его сторонники хотели одного: «гарантии полной политической свободы, абсолютной свободы союзов и агитации». Но поскольку за спинами лидеров цензовой демократии маячила «тень столыпинской Государственной думы», Совету пришлось добавить требование «немедленных мер по созыву Учредительного собрания»[12]. По собственному признанию Суханова, он «сознательно пренебрег другими интересами и требованиями демократии, какими бы бесспорными и важными они ни были». Военный вопрос он также оставил без внимания. Цензовая демократия могла отказаться создать правительство, которое осуществляло бы политику мира; в этом случае Советам пришлось бы принять власть в условиях, которые сделали бы заключение мира самой спорной частью их программы. Позиция армии представляла собой загадку, и немедленное столкновение мнений могло бы погубить как фронт, так и революцию.