Великая Рыба

Рождество давно наступило — время перевалило далеко за полночь. В доме было жарко — может быть, от обилия стопленных дров, а может, это спиртное давало о себе знать. Как бы там ни было, и хозяин, и гости изрядно напились. Пары уже успели побывать в уединении и теперь вновь выходили к столу, часто в преображенном виде. Жанна расхаживала в надетом на голое тело и достававшем ей до колен свитере Перевертайло. Борька Загребин увлек с собой в соседнюю комнату сразу двоих — и Гелю, и Майскую. Встреча Рождества незаметно превратилась в оргию.

В этом языческом хаосе Данилевский чувствовал себя одиноким. Откинувшись на спинку кресла, он потягивал очередную стопку водки и пытался осмыслить события прошедших дней. А ведь Лана могла бы поехать сюда вместе с ним — стоило лишь предложить. И не было бы так одиноко… И тут же приходила мысль, что так, как есть — лучше. Да и куда ей, беременной, в такую компанию, где кроме водки напитков нет! «Вся история нашей любви строилась на ожидании мечты, — думал Данилевский, — и вот мечта оказалась несбыточной. Окончательно и бесповоротно. Лана, маленькая гадина! Что же ты со мной сделала?!» Мысли начали путаться, к горлу подступила тошнота. «Пора на улицу», — из глубины затухающего сознания сказал внутренний голос.

Данилевский вышел на крыльцо и глубоко вдохнул морозный воздух. Тошнота отступила. Самочувствие улучшалось.

Он огляделся по сторонам. Заснеженное пространство было наполнено величественной тишиной, над которой раскинулось необъятное звездное небо. Приметив самую яркую астру («Вот она — Рождественская звезда!»), Данилевский с удивлением наблюдал, как она раздваивается. Он сделал над собой усилие, напряг зрение и совместил точки в одну. «Я пьян», — констатировал Данилевский и присел на ступеньки. Ему стало хорошо, спокойно и совсем не холодно.

Неизвестно, сколько он так сидел — может быть, целую вечность, но вдруг распахнулась дверь, и оттуда высунулись Загребин с Майской.

— С ума сошел! Замерзнешь! — закричали они наперебой. — Давай скорее в дом!

И, схватив его за свитер, потащили внутрь. Данилевский пытался было сопротивляться и даже сердился, что свитер испортят, но они были неумолимы. Нехотя Данилевский подчинился.

У стола собрались самые стойкие. Пришла Геля, на которой не было ничего кроме шерстяного одеяла. Она казалась рассерженной. Борька Загребин пытался ее обнять, но она оттолкнула его:

— Дурак! В какое положение ты меня поставил!!! — гневно сказала она.

— Милая, я люблю тебя! — воскликнул Борька. Посмотрев на него, Данилевский понял, что тот, как ни странно, не врал.

— Да ты опозорил меня перед людьми!!! — не унималась Геля.

Загребин все-таки схватил ее за плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:

— Дорогая, лапулечка, я обожаю тебя! Люди, смотрите! Я люблю эту женщину!!!

Он упал в кресло, и Ангелина, отбиваясь, все же оказалась у него на коленях. Подошла завернутая в простыню Майская и, ухмыльнувшись, уселась на подлокотник. Обняв их обеих, Борька Загребин обвел друзей взглядом и восхищенно сказал:

— Ребята, у меня никогда еще не было такой потрясающей ночи!

Геля презрительно отвернулась.

— За это надо выпить! — заявил Перевертайло. — А ну-ка, девушки, где ваши рюмочки?

И они выпили. Потом еще и еще.

Борька Загребин пьянел всё больше и больше.

— П-послушай, Данилевский, — заплетающимся языком пробормотал он, — кто это был на свалке, а?

— Когда? — спросил Данилевский, пытаясь собрать мысли воедино. Это ему не удавалось.

— Когда мы мешок потеряли.

— Какой мешок?

— Когда кирпичи выбрасывали.

— А-а. Бомж, — ответил Данилевский, пытаясь соединить взглядом раздваивающиеся в глазах рюмки в одну.

— Т-точно? Н-не труп?

— Не-а. Покойники не разговаривают.

— Ты уверен?

— Угу.

Борька воздел глаза к потолку и, помолчав, изрек:

— Верно. Тогда скажи, любезный друг, зачем ты выбросил мой мешок?

Брови Данилевского удивленно поползли вверх:

— Я??? Сам же первый удрал!

— Нет, Данилевский, ты меня не путай. Кто сказал, что там мертвец? Ты. А кто уходил последним? Тоже ты. Так почему ты оставил мешок?! Отец убьёт меня.

Загребин все больше распалялся. Майская, зевнув, протянула:

— Достал ты, Борька, своим мешком. Если он так тебе нужен, иди и отыщи его!

Икнув, тот заявил:

— Не пойду! Я замерзну.

— Уймись, — сказал Данилевский. — Я сейчас сам схожу за твоим мешком, чтобы ты ото всех отстал.

Раздались аплодисменты — навязчивая идея хозяина дома начала действовать гостям на нервы.

Пошатываясь, Данилевский вышел в прихожую. Он схватил с вешалки первую попавшуюся куртку. Куртка была тесна, она с трудом налезала на его толстый свитер, но искать что-либо другое ему сейчас было лень. Он собирался уже открыть дверь, но был остановлен чьей-то цепкой рукой, ухватившей его за одежду. «Кому ещё там неймется?» — раздраженно подумал Данилевский и обернулся.

Это оказалась Ангелина. Она сунула ему в руки ватник и шапку, и, встав на цыпочки, намотала на шею чей-то шарф.

— Это еще зачем? Ты чего, Геля?

— Так надо. Там холодно, — пояснила она.

— Так я же в куртке! Зачем ватник?

— Надень его поверх. Поверь, пригодится!