Великая Смута

Но и этим гетман не ограничился. Предвидя неизбежность вооруженного сопротивления русского народа коварным планам короля, он решил во что бы то ни стало ввести свое малочисленное войско в Москву, где бы оно было защищено крепостными стенами от народного гнева и всяких других неожиданностей. В реализации этих замыслов ему способствовал страх московских «лучших людей» перед все еще боеспособной армией самозванца. Бояре, опасавшиеся за свою жизнь и имущество, сами попросили гетмана расквартировать польскую армию в городе, после чего уже совместными усилиями, под гетманскую гарантию безопасности населения, они смогли убедить и патриарха в целесообразности такого шага. В ночь с 20 на 21 сентября поляки тихо, по-воровски вступили в столицу и разместились в Кремле, Китае и Белом городе, а также в Новодевичьем монастыре. Первое время поведение поляков было безупречным, все нарушения пресекались на корню, а нарушители подвергались строгому наказанию. Гетман своим вниманием и обхождением смог расположить к себе не только бояр, но и патриарха, а стрельцы за его заботу, подарки и угощения были готовы служить ему не за страх, а за совесть. Они безропотно восприняли даже назначение поляка Гонсевского на пост главы стрелецкого войска.

И все же Жолкевский, с такой легкостью занявший столицу соседнего государства, наверняка предвидел реакцию русских на попытку Сигизмунда самому сесть на московский престол, поэтому он, не желая терять престиж удачливого военачальника, стремился покинуть Москву до начала неизбежных трагических событий. Но, с другой стороны, гетман все-таки где-то в глубине души еще надеялся, что сможет убедить короля утвердить подписанный им договор с московскими боярами. Так что он, как настоящий триумфатор — покоритель держав, захватив сверженного боярами царя Василия Шуйского и двух его братьев, отбыл из Москвы и 30 октября 1610 года торжественно въехал в королевский стан под Смоленском, где уже две недели шли безуспешные переговоры с московским Великим посольством. Москвичи настаивали на безусловном исполнении подписанных договоров, королевская же сторона под различными предлогами откладывала и поход на самозванца, и прибытие королевича в Москву. Но камнем преткновения было все-таки принятие Владиславом православия и вывод польских войск из пределов Московского царства. Король упорно вел линию на аннексию если не всего русского государства, то хотя бы части его. Ему во что бы то ни стало хотелось привести к покорности смолян, вот уже более года сидевших в осаде. Это стало делом чести не только главного польского воеводы Яна Потоцкого, осаждавшего город, но и самого короля. Но ни угрозы послам, ни подкуп второстепенных членов посольства, ни увещевательные грамоты из Москвы, писанные пропольской Семибоярщиной, ни бомбардировки и приступы не смогли сломить волю защитников и их вождей — воеводу Михаила Шеина и архиепископа Смоленского Сергия. Смоленск, несмотря на голод, болезни и гибель своих защитников, стоял неприступно.

А тем временем король пользовался случаем. Не отпуская сына на царство, но и окончательно не отказывая в этом россиянам, он забирал в свои руки бразды правления государством, расставлял на государственные посты преданных ему людей, возводил их в конюших, бояр, стольников, раздавал от своего имени поместья и деревни, награды и жалованья из московской казны, становясь таким образом реальным правителем Московского царства. Наместником польского короля в русской столице и начальником польского гарнизона в Москве стал дипломат и военачальник Александр-Корвин Гонсевский. Его активными помощниками были первый боярин Федор Мстиславский, верный слуга обоих Лжедмитриев Михаил Салтыков и ранее никому не известный Федор Андронов, купец-кожевенник, сумевший выслужиться сначала у Тушинского вора, а потом и у Сигизмунда до думного дворянина и царского казначея. Под стать им были и рассаженные по основным приказам бывшие тушинцы Василий Масальский, Иван Грамотин, Степан Соловецкий, Василий Юрьев, Евдоким Витовтов, Федор Мещерский, Юрий Хворостинин, Михаил Молчанов, Иван Салтыков. И если в провинцию грамоты от короля шли за подписью Владислава, дабы не возбуждать раньше времени недовольство населения, то с московскими боярами Сигизмунд уже не церемонился, требуя подчинения лично себе.

Были у этих польских приспешников и оппоненты, но их противостояние основывалось не на принципиальных разногласиях, а на так называемом личном «бесчестии», которое они усматривали в том, что были оттеснены от власти «худородными мужиками».