Великая смута

И вдруг зажмурился от внезапной боли. Марию Тимофеевну с места будто ветром сдуло. И вот уже протягивает таблетки и питье.

Переборов приступ, успокаивает и нас, и супругу:

— Ничего, мы еще повоюем. Броня еще крепка.

В горнице опять стало сумрачно. Небо заволоклось тучами.

— Не подумайте, будто я на судьбу ропщу, — тихо проговорил Петр Яковлевич. — Сколько моих друзей-товарищей в боях сгинуло. Я же с фронта домой на своих двоих явился. И по сей день по грешной земле топаю.

— Это он за дружка своего, за тезку Колодяжного переживает, — шепнула Тимофеевна.

У этой истории пока еще нет конца. А начало ее — все в том же 1943-м году. Но уже на другой территории, на Украине.

Операция по форсированию Днепра была не только кровопролитной, но и самой урожайной на Золотые Звезды Героев. Среди награжденных должен был быть и Петро Колодяжный. Его танк участвовал в захвате плацдарма на правом берегу, первым ворвался в обороняемое немцами местечко Великий Букрим. Бои на переправах — ад кромешный. В первую очередь в это пекло бросили штрафные роты. Сгорая в огне, они облегчали участь идущим следом. По недоразумению, Колодяжный попал в список штрафников. Это означало: при любом исходе боя отличившимся награды не выдают. Награда для них одна — от Бога: жизнь! И как потом однополчане не хлопотали перед командованием, что ни делали, пробить казенную броню не смогли. Рассказывали, что его Золотую Звезду присвоил авантюрист-проныра.

— Я уже доживаю свои года, — обронил Петр Яковлевич. — Но мне думка покоя не дает: что скажу там при встрече другу. Спросит меня Колодяжный: «Чего это вы там с Великим Союзом сделали? До чего Россию-матушку довели?» У меня же нет ответа.

Замолчал. Долго разглаживал складку скатерти. Наконец совладал с собой, продолжал спокойно:

— Пропаганды теперь развелось всякой как бы не поболее, чем в худшие застойные годы. Кружат народу голову, туманят мозги. Кто-то очень старается перебуровить историю, тем самым умалить и унизить подвиг русского народа в той кровопролитной войне.

Махнув в волнении рукой, задел висевшую на стуле свою «кольчугу». Звякнули награды. Звон, однако, вышел не победный, какой-то жалкий.

— Конечно, я все понимаю: новая политика, перемена декораций и все такое прочее. Но душу ты мою не тронь, святые мои чувства не оскверняй. За что тогда мы кровь свою и чужую проливали.

За занавеской из боковушки послышались вздохи, причитания.

— Еще об чем я тревожусь, — продолжал ветеран. — Женьке нашему этой осенью в третий класс идти. Какой похлебкой будут пичкать парнишку на уроках истории? У них же теперь все переиначено, на американский манер.

Военные болезненно воспринимают возню вокруг скверно известных участников Второй мировой войны, таких, как генерал Власов или Степан Бандера. По словам Петра Яковлевича, этих ублюдков «перелицевали и подгримировали», приспособив под современную моду. Теперь бывшие смотрятся как непримиримые борцы против сталинского режима и коммунизма.

Как ни хитри, как ни крути, есть извечные, данные Богом человеческие ценности. Они не подвластны ни времени, ни тем более капризам политических выжиг. Были и есть любовь и коварство. Существуют известные образцы храбрости и трусости, верности и подлости, как и уставные правила долга перед Родиной, перед товарищами по оружию. Ну а предательство — оно и в Африке презренно. Красная ему цена (по международной валюте!) тридцать серебреников. Но нашлись же и у иуд защитники! Вот почему и негодует старичье. Особенно те, которые некогда прошли ад войны.

Поблагодарив хозяев за прием, мы вышли во двор. А тут красотища! Солнце — в который раз за день — стряхнуло с неба тучи. Мир будто обновился, сверкал и переливался всеми цветами радуги.

Напоследок Булгаков показал в натуре свое хозяйство: сад, огород, скотный двор. Все содержалось в полном порядке. Потрогав отполированные мозолями рычаги мотоблока, старый колхозник сказал:

— Тракторишко во дворе у себя иметь неплохо. К нему бы еще и лошадку.

Вспомнили, что завтра в Прохоровке большой праздник. По сему случаю в их райцентр съезжаются со всего света участники того великого сражения. Поговаривали, что ждут и германских ветеранов из армии «Рейх», оказавшим нашим на Прохоровском поле самое упорное сопротивление.

— Слыхала, мать, к нам в гости немцы едут, — толкнул в бок супругу Петр Яковлевич.

Тимофеевна отмахнулась:

— На кой ляд они тебе сдались.

— Ну как же, как же. Историческая встреча. Будет о чем вспомнить, по душам поговорить. Нам же и переводчик не потребуется. Сами сыщутся нужные слова.

ХЛЕБ НА КРОВИ

Бывает, долго нет гостей — и нате! Тут же на «Икарусе» целая делегация подкатила. Избенка Головиных, казалось, не выдержит натиска. Народ же валил и валил. И ничегошеньки не понять, что оно и к чему. Главное — приезжие лопотали на чужеземном языке, угадывались лишь отдельные слова. В какой-то момент Илларионовну озарило: «Господи, да это ж немцы!»

Опустилась на лавку, боком привалилась к стене. В этом положении и застала свою мать Мария Ефимовна.