Великая степь

Она, реальность-действительность, находилась под носом у Серёжи (в прямом смысле под носом — расстояние составляло считанные сантиметры) — и после долгого размышления была опознана им как собственная блевотина, гнусная, мерзкая и воняющая.

Панкратов попытался отодвинуться или хотя бы перевернуться на другой бок — безуспешно. По телу прошли содрогания, напоминающие конвульсии раздавленного навозного червя. Кровь лупила изнутри в виски, как кулаки боксёра-садиста. Пищеводный тракт — от губ до кишечника — казался залитым чем-то едким и жгучим. Серёжа попытался сблевать снова — ничего не получилось, наружу вылетело лишь несколько капель того, едкого и жгучего, — ценою боли, прошившей нутро раскалённым штопором.

Серёжа плюнул на проблемы функциональной диагностики организма и решил заняться локализацией во времени и пространстве (даже сам с собой он общался мудрёными словами — и в мыслях никогда не употреблял ничего нецензурного).

Локализация прошла успешно.

Под ним была земля. Над ним — звёздное небо. А вокруг была ночь.

Голову Серёжа повернуть не мог, шея объявила итальянскую забастовку. Глаза к стачке не присоединились, кое-как Панкратов бросил взгляд вокруг — резкая, раскалывающая голову боль тут же наказала глазные яблоки за штрейкбрехерство.

Бетонная стена слева. Колючка, идущая поверху, освещена прожекторами. Периметр. Периметр у главного КПП. Его серая коробка рядом. Ещё ближе площадка с техникой. «Урал»-кунг темнел в десятке шагов от Серёжи.

«Я шёл на КПП, — понял Панкратов, — там сегодня Славка Калюжный дежурит, и…» И что? Нелёгкий путь начался с квартиры Ваньки Зинкина, у которого почти доспела сорокалитровая фляга браги… Это Серёжа помнил хорошо. Та брага уже не доспеет и никогда не будет перегнана на более благородные и более градусные напитки… Да, всё правильно… Человек семь или восемь молодых офицеров и штатских пили по очереди из ковша чуть пузырящуюся муть, отдающую дрожжами и карамелью, и Серёжа пил, и… И что дальше? Не могли же свалить его с ног два-три литра этого лимонада… Значит, потом он пошёл к КПП? Допустим. Но тогда путь пролегал вблизи «Хилтон-Девятки»… Ага, уже теплее.

«Никак не мог я пройти мимо «Хилтона» и ничего не выпить», — перефразировал Серёжа мысль любимого персонажа любимой книги. И память обрадовано подтвердила: точно так. Балдерис! Балдерис ухватил Панкратова за рукав и потащил внутрь, и там сидели Фонарюша с Цветковым, и пили они уже не брагу, а конечный продукт благородного искусства самогоноварения… Самый конечный…

(Вообще-то для относительно заботящихся о здоровье граждан сигналом к завершению перегонки становится прекращение возгорания продукта. Но некоторые, самые жадные, продолжают процесс, пока в капающей из аппарата жидкости остаётся хоть какой-то градус. Балдерис был из таких — жадных.)

Точно. Серёжа знал, что слабая, почти не содержащая спирта жидкость бьёт по организму с силой кумулятивного заряда — но иной наличествующей в ней отравной химией. Знал, но выпил… И не дошёл до КПП. Свалился.

Понимание сути процесса принесло облегчение — и не только моральное. Панкратов собрался с силами и отодвинулся от зловонного продукта своей жизнедеятельности. Аж на двадцать сантиметров.

2

Старлея Славу Калюжного разбудил хлопок, даже не разбудил — вывел из лёгкой полудрёмы; послышалось стеклянное звяканье, Калюжный бросил взгляд за окно — там стало темнее. «Прожектор», — понял Слава, выходя за дверь. Накрылся светивший в степь прожектор, опять не выдержала полуторакиловатка, и в запасе в караулке всего одна, а без резерва нельзя, и опять зампотех Сашка Фёдоров будет ругаться и спрашивать издевательски, закусывают они лампами на полтора кила, или выменивают на них девок в степи, и Сашку можно понять, запасы тают, а с завода ничего и никогда уже не получишь… ну что там встали столбами эти пентюхи? — открывайте ворота, меняйте лампу! — бля, до конца смены шесть часов, а вздремнуть уже не удастся, потому как Звягинцев повадился лично проверять и периметр, и берег под утро, совсем полковник стал плох после смерти Олега, лицо мёртвое, глаза вурдалачьи… когда спит — непонятно, и… — ну, что вы там копаетесь, как хромые мандавошки?! уроды, лампочку ввернуть-вывернуть и то проблема… — и наверняка скоро заявится этот упырь с проверкой, и уже не поспишь, и придётся с утра, сразу, только вернувшись, нырнуть на час-другой под тёплый Наташкин бочок, он обожает нырять вот так, утром, в уютную норку кровати, и прижиматься к горячей спине Наташки, и чуть-чуть подождав, чтобы нагрелись руки, браться за…

Стрела бьёт в горло.

Славка хрипит — булькающе. Хватается за стрелу, тянет. Древко выдёргивается неожиданно легко. Зазубренный наконечник остаётся в ране.

Стрелы летят отовсюду. И почти не промахиваются. Бронежилеты не спасают — стрелы бьют выше их, в горло, в голову. Фигуры в камуфляже падают, не успев ничего сделать. Короткая очередь — в никуда. Ещё одна, и так же быстро обрывается. Лучников не видно.