Великая степь

К казармам, окружавшим плац гигантской буквой «П», прорвалось меньше трёх тысяч нукеров. Обитателей жёлто-серых трёхэтажных зданий оказалось вдвое больше. Но, в основном, то были не воины…

Лучшие бойцы давно ушли добровольцами в Отдел, или в службу быстрого реагирования, или подались в контрактники, или сложили головы в степи.

Остались всегда голодные и всегда сонные черпаки. И дедушки, следующая фаза их развития, — сытые, но тоже вечно сонные. И те, и другие любили бить и издеваться — просто первые терпеливо ждали своей очереди. И те, и другие могли при случае убить, не особо терзаясь моральной стороной дела. Но гибнуть сами — не желали ни под каким видом. Категорически. Ни за какую цель, ни под каким знаменем. Не желали до дезертирства, до самострела…

Сейчас их убивали.

В подожжённых казармах царил ад. Нелепые фигуры в трусах и майках метались панически, без цели и смысла, — и гибли под мечами и стрелами. О том, чтобы организовать отпор, добраться до оружейных комнат, подумали считанные единицы, — но их смяла обезумевшая толпа. Кочевники убивали деловито и быстро, как мясники на бойне. И в это же время — не степняки, свои — за взломанными дверями торопливо пихали в мешки банки с тушёнкой…

Срочники должны были погибнуть. До последнего человека.

Но всё изменилось. Степные воины на миг остановились, и опустили оружие, и замерли, с недоумением глядя вокруг, словно не понимая: как и зачем они здесь оказались?

Никто не успел воспользоваться их замешательством. Впрочем, долгим оно не стало, доведённая до автоматизма выучка нукеров Сугедея сделала своё дело — нападение продолжилось. Но теперь всё происходило иначе. Степняки почти не обращали внимания на мечущихся в панике людей — убивали, только когда те сами подставлялись под удар. Зато тащили всё, что подвернётся под руку, увязывали в узлы, вьючили на лошадей…

В других местах городка творилось тоже самое. Хватали женщин, хватали добычу, плюнув на поставленные цели и задачи. Метались наобум, не представляя топографии места… И — поджигали всё, что могло гореть. Чёткий единый план нападения сломался. Войско мятежных тумен-баши перестало быть единым целым — отдельные банды убийц, насильников и мародёров терзали Девятку.

В городке было светло, пожары пылали повсюду. Стрельба на побережье, у периметра, у автопарка и у Отдела усиливалась. В дело вступали артиллерийские и ракетные установки. Потом завыли моторы — Драконы Земли двинулись в контратаку. В воздух поднимались Драконы Неба. Бойня превратилась в бой.

XV. Утро

1

Из семнадцати тысяч всадников, пришедших к Девятке, в живых осталось около трети.

Ваньхе-нойон, принявший после гибели Угилая единоличное командование, уводил сводный тумен к западным горам. Драконы Неба, собравшие обильную кровавую жатву в первые часы отступления, отстали. Появилось время задуматься: что делать дальше?

Странное наваждение, толкавшее Ваньхе в ненужный ему поход, — рассеялось. Тумен-баши помнил всё, что он делал в последние дни, лишь не понимал — зачем?

Но этот вопрос его не заботил. Что толку думать о прошлом, когда впереди неясное будущее? Понятно одно — назад к Сугедею дороги нет. Медленно умирать с переломленным хребтом Ваньхе не хотел. Идти под руку кого-нибудь из владык западной степи? Их тумен-баши презирал. И знал, что любой из его воинов стоит пяти, а то и больше, западных кочевников. Основать свой улус? Не было скота. Не было женщин. Не было свободной земли в степи…

Но были мечи — а сильный и смелый добудет в бою и то, и другое, и третье.

Ваньхе принял решение. В излучине степной реки орда остановилась. Хотя реки как таковой уже и не имелось — бурлила она только весной, а сейчас осталась цепочка небольших озёр с прозрачной водой, вытянувшихся по руслу и соединённых тоненькой нитью ручья. Трава вдоль ручейка была зелёной и сочной. Наверняка у этих мест есть хозяева— и скоро им придётся почувствовать на себе тяжёлую длань Ваньхе-хана. И много что другое — придётся…

У прибрежного холма — у будущей ханской ставки — разворачивали лагерь. В приречной урёме стучали кончары, воины вырубали дерево на каркасы шатров. С вьючных коней снимали поклажу — награбленное в Девятке. И — пленников. Вернее, немногих пленниц. Они не брели, как то принято, за хвостами коней — их везли верхами, торопясь, спасаясь от мести Драконов Неба.

…Её путы из сыромятных ремней не рассекли картинным взмахом ножа — но аккуратно развязали тугие узлы. Г-жа Мозырева разминала затёкшие руки. На запястьях багровели глубокие следы верёвок. Ноги подкашивались. Не привыкшее к конным марш-броскам седалище отчаянно болело. Кожа зудела — разъеденная собственным и конским потом, натёртая грубой дерюгой, брошенной г-же вместо одежды. Хотелось есть и пить. Хотелось прилечь — желательно на что-нибудь мягкое. Хотелось принять прохладный душ. А больше всего хотелось развеять дикое наваждение, открыть глаза и проснуться в своей уютной квартире.