— Бывает ли так, чтобы мне надоела пицца? — повторил он задумчиво, как бы раскладывая перед собой этот нехитрый вопрос. — Я могу усилить эту модальность в любую сторону, дорогая Мэгги. Бывает так, что я готов разорвать ее на атомы от бешенства, вызванного одним ее существованием. Бывает так, что, наоборот, я надоедаю этой пицце, да так, что она лежит в моей тарелке и молится, чтобы я ее побыстрее сожрал, только бы не глядеть мне в постную рожу своими зелеными оливковыми глазами. А бывает так, Мэгги, что мне помимо пиццы надоедает весь этот мир: шевроле, шевалье, желе, шале, жульё и бельё. И тогда я мысленно иду к полковнику и кладу на его стол свое удостоверение, а он обнимает меня за плечи и выслушивает мои бессвязные жалобы с выражением сострадания на бровях, а потом наш федеральный врач выписывает мне больничный на два месяца. Но все это мысленно, моя милая Мэгги, потому что в ФБР ценят тех, кто служит исправно, потому что их ценят везде. Этот клинический этюд я исполняю за тридцать секунд без отрыва от остальных функций, после чего вновь готов к труду и обороне. — Тут Смит продемонстрировал на своем лице общего положения жизнерадостный американский смайл. — Чего и тебе желаю.
За окном прошла старушка в платье в цветастый горошек.
— Ты позволишь, Смит, нам с Мэгги пообедать?
— Я вместо этого напомню тебе, Фрэнк, что вы с Мэгги не нуждаетесь в моем позволении ни для обеда, ни для других естественных отправлений. Выполняй заказы своего организма и будь образцовым американцем, сынок.
— Тогда я скажу прямее…
— Уж будь любезен.
— Не мог бы ты пересесть за другой столик? Мы тут будем есть, двигать челюстями, тебе это будет неприятно. Ты ведь, насколько я знаю, никогда не ешь.
— Да, как Билл Клинтон никогда не какает.
— С чего это ты взял?
— Никогда этого не видел. А с чего ты взял, что я никогда не ем?
Фрэнк открыл рот, закрыл и снова открыл:
— Короче, Смит, ты пересядешь, или…
— Или что?
— Или мне придется тебя пересадить.
— А можно один вопрос?
— Один — можно.
— Тебе приходилось пересаживать помидорный куст?
— Нет. — Странно.
— Что? — Ты не умеешь пересадить помидорный куст, а берешься пересаживать меня. А ведь я не в пример тяжелее.
— Встань, Смит, будь мужчиной.
— Спасибо, я посижу.
— Ну ладно.
Фрэнк встал, похрустел пальцами, снял пиджак, подошел к Смиту — и вдруг схватился за живот и с выражением крайнего удивления на лице мягко опал между стульями.
Глава 31. О злоупотреблениях в ФБР
— Не любит меня молодежь, — сентенциозно заметил Смит. — А спрашивается, почему? Не понимает — вот и не любит. А я не люблю популизма. Что мне толку в том, чтобы каждый меня понимал.
Смит как ни в чем не бывало пододвинул к себе пиццу Фрэнка, а Мэгги выделил три салата.
— Может быть, все-таки оставишь это Фрэнку?
Смит не мог говорить из-за набитого рта, поэтому скривился и жестами показал Мэгги, что сейчас ответит.
— Так. Мэгги, не разговаривай за едой. Что же до Фрэнка, то еще минуты три он не сможет есть из-за болевого шока, а потом минут семь из-за того, что этот болевой шок пройдет. А через десять минут если ему даже захочется пиццы, эта уже остынет. Так, парень? Нет, Мэгги, посмотри только, какой он злобный. Я догадываюсь, ты ему нравишься, и поэтому ему неприятно валяться между стульями.
— А ты думаешь, если бы я ему не нравилась, ему было бы приятно валяться между стульями?
Смит рассмеялся с самым благодушным видом.
— Очко в твою пользу, девочка. Видит Господь, я в тебе не ошибся. Давай посадим Фрэнка.
Они с Мэгги водрузили Фрэнка на свободный стул, как плюшевого медведя.
— Симпатичный парень этот Фрэнк, — продолжал Смит таким тоном, словно Фрэнк был на задании где-нибудь в Вегасе. — Но не так он прост, как кажется. Вот, например, если бы ты полистала его отчеты, то нашла бы такую деталь: все операции с его участием по освобождению заложников заканчиваются взрывом автомобиля и нестандартной ситуацией, где он действует, как герой.
— Что тут удивительного? Молодой, кровь горячая.
— Да, и я так думал: молодой, кровь горячая. Потом уточнил у Сандры из лаборатории, она сказала — нет, кровь нормальная. И я сказал себе: думай, Смит, думай, старая клизма. Тут дело не в температуре крови.
— А в чем?
— Мэгги, ты читаешь мои мысли. Именно так я себе и ответил: а в чем? А в том, что на каждую такую операцию Фрэнку давали пачку меченых казенных денег для выкупа, чтобы потом, арестовав преступников, предъявить их им как улику. И эта пачка всякий раз сгорала в машине.
— Богатая страна, Смит. Люди дороже денег.
— Все имеет цену, Мэгги. В богатой стране люди считают деньги. И заурядный человек дешевле незаурядных денег.
— Да ты просто циник, Смит.
— Я реалист.
Фрэнк застонал.
— А, Фрэнки! Ты видишь: насилие порождает ответное насилие. Эта дорога не ведет к храму. Ладно, стони, только не слишком громко. Так на чем я остановился? Ах да, пачка денег сгорала в машине. Эксперты исправно лицезрели пепел. Загвоздка в том, что никогда не вникали в такую деталь: та ли это пачка? Не то чтобы это было невозможно выяснить, а это просто не выясняли.