Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

Подведем итоги. Контрдвижение против экономического либерализма и laissez-faire обладало всеми явными признаками спонтанной реакции. Оно началось во множестве отдельных пунктов, при этом невозможно обнаружить ни какую-либо связь между интересами непосредственных его участников, ни какую-либо идеологическую близость между ними. Даже в подходе к одному и тому же вопросу, как, например, в случае с компенсациями рабочим, характер решений мог изменяться самым радикальным образом — от индивидуалистических к «коллективистским», от либеральных к антилиберальным, от laissez-faire к различным вариантам интервенционизма; и все это без каких-либо перемен в экономических интересах, идеологических позициях или политическом составе соответствующих сил, а просто в результате более глубокого понимания природы данной проблемы. Кроме того, мы смогли показать, что чрезвычайно сходный по своему характеру поворот от laissez-faire к «коллективизму» пришелся в различных странах на вполне определенную стадию их промышленного развития, что свидетельствует о глубине и независимости причин, лежавших в основе данного процесса, процесса, который экономические либералы столь легкомысленно объясняют переменчивыми настроениями или всякого рода узкими интересами. Наконец, наш анализ продемонстрировал, что даже радикальные приверженцы экономического либерализма не могли не осознать того факта, что laissez-faire несовместим с условиями развитого индустриального общества, ибо в принципиально важных вопросах (закон о профсоюзах, антитрестовское законодательство) сами же ультра-либералы вынуждены были требовать широкого правительственного вмешательства, чтобы защитить от монополистских сговоров ключевые предпосылки функционирования саморегулирующегося рынка. Даже для реализации принципов свободы торговли и конкуренции подобное вмешательство оказалось совершенно необходимым. Таким образом, либеральный миф о «коллективистском» заговоре противоречит всем историческим фактам.

Последние между тем полностью подтверждают нашу интерпретацию двух противоборствующих движений. Ведь если рыночная экономика, как мы пытались показать, угрожала человеческой и природной основам социального устройства, то чего еще можно было ожидать, как не настойчивого стремления самых разных слоев общества создать какую-то систему защиты? Именно это, как мы обнаружили, и имело место в действительности. Далее, вполне естественно думать, что это должно было произойти помимо действия всяких теоретических предубеждений или интеллектуальных предрассудков тех или иных социальных групп и независимо от их отношения к фундаментальным принципам рыночной экономики. Опять же мы видим, что дело обстояло именно так. Кроме того, мы предположили, что если удастся продемонстрировать, что конкретные интересы классов и групп не определялись специфическими идеологиями, существовавшими в тех или иных странах, то сравнительная история различных государственных систем явится чем-то вроде опытного подтверждения нашего тезиса. И здесь мы смогли привести чрезвычайно убедительные свидетельства. Наконец, образ действия самих же либералов доказал, что защита свободы торговли (или, в наших терминах, саморегулирующегося рынка) вовсе не исключала интервенционизм, а, напротив, требовала подобной политики, и что сами либералы, как например, в случае с законом о профсоюзах и антитрестовским законодательством, постоянно призывали государство к принятию мер принудительного характера. А значит, факты реальной истории дают более чем убедительный ответ на вопрос, какая же из противоположных интерпретаций «двух движений» была правильной: позиция либерала, утверждавшего, что его политике так и не было предоставлено ни единого шанса, ибо ее задушили в зародыше близорукие тред-юнионисты, марксисты-интеллектуалы, алчные промышленники и реакционеры-аграрии; или мнение его критиков, которые могут сослаться на повсеместное «коллективистское» противодействие росту рыночной экономики как на неопровержимое доказательство того, что утопический принцип саморегулирующегося рынка представлял громадную опасность для общества.

Глава 13 Рождение либерального символа веры (продолжение) Классовые интересы и социальные изменения