В XVI в., так же как и в византийские времена, патриарший двор был полон ревностными священниками, большинство из которых приехали из провинции и начали свое служение в каком‑либо провинциальном монастыре. По мере продвижения вверх по иерархической лестнице они могли узнать цену интриги и подкупа, но они были людьми преимущественно религиозными, большинство из них помнило о своем провинциальном происхождении. Но турецкое завоевание вынудило патриархат взять на себя светские функции. Высшие чиновники должны были быть администраторами. Светски мыслящие миряне лучше справлялись с работой, чем духовно настроенные священнослужители. Начиная с в. под влиянием фанариотов это обмирщение возросло. Богатые константинопольские торговцы, от пожертвований которых зависела финансовая стабильность патриархата, хотели, чтобы посты при патриаршем дворе занимали их родственники и начали использовать эти должности в своих политических целях. Эти новые сановники почти все родились и выросли в Константинополе. Провинции они считали скучными и варварскими. Их внимание было сосредоточено на самом Константинополе и на богатых землях княжеств, где у многих из них были собственные поместья. Образование сделало их чуждыми древним традициям Церкви. К XVIII в. для них стало делом чести разбираться в западной философии и модном в то время рационализме. Улучшение условий образования, предоставляемого школами и академиями, которым они покровительствовали, означало соответствующий упадок духовного образования. Немногие из иерархов патриаршего двора осмеливались навлечь на себя презрение фанариотов, высказав протест против нововведений. Но среди благочестивых людей в провинции шло сопротивление новомодной учености, которая вела к подозрительному отношению вообще ко всякому образованию и к вызывающему обскуратизму. Если чтение книг приводит к такому безбожному рационализму, тогда лучше вовсе не читать книг.[612]
Упадок образованности был наиболее очевидным и наиболее вредным в монастырях, ибо религиозный уровень региона зависел в первую очередь от его монастырей, которые обеспечивали духовных наставников; от них же зависело все население провинции, в том числе священники. Даже в византийские времена многие провинциальные монастыри стояли на низком уровне без особых претензий, а монахи в них были простыми, необразованными людьми. Но в монастыре обязательно присутствовала библиотека, хотя в ней могло быть всего несколько богослужебных книг и житий святых. К концу XVI в. библиотеки в маленьких монастырях приходят в запустение, главным образом из‑за отсутствия средств. К концу в., в условиях безразличия и даже враждебности, в сочетании с бедностью, эти маленькие библиотеки фактически прекратили свое существование. Там, где они сохранялись, книги лежали в пыли, и их никто не читал, если только они не были утеряны или проданы. За небольшими исключениями, средний монах разучился читать. Путешественники XVIII в. отмечали, что когда казалось, что монах читает Евангелие, то он просто повторял то, что запомнил наизусть. Монахи исполняли богослужебный устав достаточно ревностно, но механически. В остальное время они обрабатывали свои поля и сады или занимались лесозаготовками, словно фермеры. Их учреждения вряд ли могли дать духовное направление округе.[613]
Большие монастыри дольше сохраняли свою культурную жизнь. Монастыри в пригородах Константинополя были по–прежнему центрами образования.[614]
Большие монастыри Понта, Сумела, Вазелон и Пиристира, сохраняли и обогащали свои библиотеки, которые все еще хорошо содержались в XIX в.[615] Монастыри Метеора в Фессалии, хотя и сильно пострадали во время турецкого завоевания, были восстановлены в конце XVI в. одним валашским господарем, который даровал им собрание книг.[616] В XVII в. многие другие монастыри были восстановлены или основаны богатыми покровителями и приписаны более состоятельным учреждениям, таким, как Иерусалимский патриархат или к монастырю в дунайских княжествах, который отвечал за поддержание их на должном уровне.[617] Но к XVIII в. основание монастырей перестает быть модным.