Великая война. 1914–1918

Таким образом, полдень 31 июля стал кульминацией кризиса, который начался 34 днями раньше убийством в Сараеве наследника австро-венгерского престола. Реальная продолжительность коллапса была гораздо меньше. С террористического акта, 28 июня, до завершения австрийского расследования и признания заговорщиков, 2 июля, прошло всего пять дней. Австрийцы могли бы решиться действовать сразу и сделать это в одностороннем порядке — не отыскивая себе союзников, и тогда вмешательство России, всегда благоволившей к сербам, стало бы маловероятным. Вместо этого Австрия добивалась поддержки Германии, которую получила 5 июля, через восемь дней после убийства Франца Фердинанда и его супруги. Далее последовала пауза, длившаяся 19 дней, — австрийцы ждали окончания государственного визита французского президента в Российскую империю. Таким образом, реальное начало кризиса можно датировать днем появления австрийской ноты Сербии, в которой устанавливалось время ответа (48 часов), то есть 24 июля. По истечении этого срока, в субботу 25 июля, дипломатическая конфронтация внезапно превратилась в военный кризис. Такое развитие событий оказалось неожиданным для всех сторон. Австрия действительно хотела наказать Сербию, но только Сербию и никого другого. Германия желала дипломатического успеха, который поддержал бы престиж ее союзницы Австрии в глазах всей Европы, но не войны. Россия тоже воевать не собиралась, но не учла, что ее поддержка Сербии не просто усилит опасность вооруженного конфликта, а сделает его неизбежным.

30 июля, через 33 дня после убийств в Сараеве, Австрия находилась в состоянии войны с Сербией, но пока не предприняла никаких конкретных действий. Всеобщую мобилизацию она объявила, но войска на границе с Россией не сосредоточивала. Россия, в свою очередь, объявила частичную мобилизацию, но конкретного врага у нее не было. В Германии кайзер и рейхсканцлер все еще верили, что Российская и Австро-Венгерская империи могут договориться и отменить мобилизацию, хотя начальник немецкого Генерального штаба уже настаивал на том, чтобы вооруженные силы были отмобилизованы. Франция не заявляла о приведении своей армии в боевую готовность, но все больше опасалась действий Германии. Британия, осознавшая реальную угрозу кризиса только в субботу 25 июля, в четверг 30 июля все еще надеялась, что Россия смирится с тем, что Австрия покарает Сербию, но знала, что Францию в беде не оставит.

Именно события 31 июля — распространение новости о всеобщей мобилизации в России и немецкий ультиматум России и Франции — поставили Европу на грань войны. На следующий день, 1 августа, 35-й после террористического акта в Сараеве, должна была начаться мобилизация в Германии против России, что, как говорилось в немецком ультиматуме Франции, сделало бы войну неизбежной. Отозвать ультиматум Германия не могла — великие державы так не поступают, а Россия по той же причине не имела возможности согласиться с выдвинутыми ей условиями. Согласно условиям франко-русского союза — конвенции 1892 года, обе страны должны были объявить мобилизацию в случае нападения Германии на одну из них и вести войну как союзницы.

31 июля, по мере того как истекало указанное в ультиматуме время — 12 часов на ответ для России и 18 часов для Франции, — потенциальные противники были на волосок от войны, но надежда еще оставалась. Строго говоря, конвенция, подписанная Францией и Россией, условием войны против Германии ставила ее нападение на кого-нибудь из них. А Германия всего лишь объявила о переходе своих вооруженных сил на военное положение. Даже объявление войны, но без реальных боевых действий, не давало оснований вводить положения конвенции 1892 года в действие. Тем не менее французы понимали: мобилизация немецкой армии означает, что вскоре последует объявление войны России, а в начале XX века ситуация, когда великая держава в таком случае не начинала боевые действия, выглядела маловероятной. 12 часов, отведенные Германией Российской империи на принятие ультиматума, были последними, когда мир все еще можно было сохранить. У Франции, правда, времени было меньше. Барон Вильгельм фон Шен, немецкий посол в Париже, который в шесть часов вечера в пятницу 31 июля приехал во французское Министерство иностранных дел, чтобы сообщить об ультиматуме России, точно не знал, когда начинается и заканчивается отсчет отведенного на ответ времени (с полуночи до полудня следующего дня), однако это уже не имело особого значения. Война грозила разразиться уже через полдня[97].