Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

23 сентября. […] Идет непрекращающаяся ни днем, ни ночью жестокая канонада в районе 2-го, 16-го армейских и 3-го Кавказского] корп[усов]. Нашему корпусу предстоит работать с 27–28 числа. Много грома, колоссальные потери, а воз все на том же месте — встретившись опять с немцами, не взяли ни пяди земли. Гвоздят же наши воеводы как-то все по заведенному[802], без искорки творчества, ч[то]б[ы] ухитриться придумать к[акой]-л[ибо] искусный маневр. Перед нами — непреодолимая гранитная скала. Спрашиваю своих стратегов, почему действуем мы т[а] к бесцветно и шаблонно — отвечают мне: на то, вероятно, имеются политические соображения, в глазах наших союзников надо-де показать, что мы действуем, скольких бы бесплодных жертв людьми эти действия ни стоили!

24 сентября. Ведренный день. Артиллерия все долбит и долбит, к[а]к будто задалась лишь одной целью — побольше произвести грома. Палят без толку, не знают точно, где сидит противник; воеводы больше всего действуют на картах да схемах, водя и перекладывая по ним спички…

Турки дерутся замечательно отважно, даже не укрываются в окопах, а прямо становятся во весь рост! […]

26 сентября. Препоганая погода; дождь; дороги раскисли до невозможности. В 11 утра приехал командарм Щербачев[803] на военный совет, после к[ото]рого сервирован был обед с участием избранного количества штабных, не исключая, конечно, меня. При представлении был очень удивлен его особенным вниманием ко мне, выразившимся в его недоумении, что я, заслуженный человек, странно-де обойден соответствующими наградами, и на прощание, пожавши мне руку, приветливо пожелал мне «побольше удачи в будущем». На лице ли у меня был написан образ печального рыцаря?! Своим удивлением я после отъезда Щербачева чувствовал потребность поделиться с милейшим «комкором» Долговым, открывшим мне карты: оказывается, он уже предупредил Щербачева о том, что сделанное им представление меня в тайные советники так несправедливо было заменено Радко-Дмитриевым под внушением человеконенавистника Беляева — мечами к имеющемуся у меня орд[ену] Св. Анны 1-й степени; при этом сообщил мне, что по окончании начатой операции, после боев он опять меня представит в тайные советники, и через Щербачева оно уж обязательно пройдет. Я, конечно, был очень признателен Долгову за его благие намерения. Вообще штаб 12-й армии, дирижируемый прохвостом Беляевым, уже стал притчей во языцех по части преступной скупости в награждении подвластных и лично ему не услужающих лиц и бессовестной с другой стороны щедрости в награждении самих себя. Как видно, атмосфера в штабе 7-й армии куда благодатнее, чем в штабе 12-й армии. Сам Щербачев — истинный джентльмен. Служить при таких условиях — одно удовольствие. […]

27 сентября. Ведренный день. Проехал с уполномоченным 10-го отряда Земсоюза в район 12-й Сиб[ирской] дивизии на перевязочные пункты. Очаровательный вид в горах, незабываемая по своей красочности картина осеннего леса, рассеянные по пути корчмы и охотничьи дома… […]

29 сентября. […] Приехал все-таки утром начальник штаба армии генерал Головин[804] — сварганить под «Георгия», к[а]к выразился наш «комкор»: прокатиться в автомобиле к штабам дивизий, после чего, в случае малейшего успеха нашей армии, «Георгий» сему генералу будет уже обеспечен!! Людишки мы, людишки, жалкие людишки… И война-то для нас является настоящей масленицей — грубой, узкой целью удовлетворения нашего благоутробия! Геройские подвиги-то у нас создаются лишь для видимости — кинематографически! Идеология же в них интересов родины, народа и тому подобных высших материй — и не ночевала! […]

30 сентября. Грязь, мокрота. День как будто хочет проясниться. Заминка в нашем наступлении. Штабная наша публика умирает от скуки в такой дыре, как Завалув. Еще бы, после Риги-то! Предаются выпивке и картежной игре. […]

ОКТЯБРЬ

[…]

3 октября. […] Утром отправился по врачебным учреждениям в ожидании встретить после совершенных двух атак массу раненых, и каково мое удивление?! На весь корпус их оказалось около 300 чел[овек], преимущественно легкораненых и с пальчиками. Что за чудо? Делюсь впечатлением со своими штабными; они, ухмыляясь, остроумно отвечают мне, что-де в этом кроется «секрет изобретателя»! Ларчик-то открывался, к[а]к я потом убедился из достоверных источников, просто: гора родила мышь — произведенные нашими дивизиями «атаки» выразились в том, что 13-я дивизия совсем не вышла из окопов, часть же 12-й, вылезши было из них, сейчас же залегла перед проволочными заграждениями!