Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

4 февраля. Большая оттепель. Идет энергичное скалывание в городе льда. Ночь прошла спокойно. С раннего утра и до послеобеденного времени слышалась с фортов крепости артиллерийская] стрельба. Зашел с Шадриным на короткое время в собор, где шло молебствие, и в католический костел на мессу. В костеле было чудное пение под орган, масса усердно молящихся плачущих женщин; картина трогательная и никогда не забываемая.

Пришел в крепость 15-й корпус, хотя и не полностью, с двумя перевяз[очными] отрядами. Уже проводится телефонное сообщение с Волковыском[375], куда предполагает переходить наш штаб. Растерянности в штабе сегодня меньше, а спокойствия больше, чем вчера. Связи с корпусами еще не установлено — за неизвестностью их нахождения; 3-й Сибирский, 26-й армейский, по-видимому, вылезают, 20-й же — где и как он — покрыто мраком неизвестности; между прочим, уже достоверно установлено, что корпусной его врач Булыгин попался в плен, а врач санит[арно] -гигиенического] отряда Гедройц — ранен. Приходят поодиночке или небольшими группами офицерские и нижние чины, отбившиеся от своих частей и учреждений, потерпевших крушение. […]

Фон Будберг заболел медвежьей б[олезн]ью[376], вероятно — эвакуируется. Штукмейстеры! Подлецы! Замечаю, что и наш полковник начинает обнаруживать тенденции на утек…

Вильгельм и Гинденбург[377] теперь пожинают заслуженные лавры своего гения; в сопоставлении с нами — как скудоумен наш Генеральный штаб без малейших проявлений мыслительного творчества, художественности — артистичности в планах; своего рода фельдшеризм! О, как бы изобразил теперешние наши военные нравы к[акой]-л[ибо] большой писатель, вроде Толстого, Куприна и пр.?! Как далеки теперешние типы офицеров от описанных в «Войне и мире»! […]

5 февраля. […] Прибывают бренные остатки — одиночки 20-го корпуса; до сего времени не знают, где он находится[378]; к несчастью своему, он при отступлении услал вперед свою радиотелеграфную станцию! Бежавшие из плена солдатики утверждают, что немцы с нашими пленными, не исключая офицеров, обходятся очень грубо и безжалостно глумятся.

[…] В Волковыске для ставки командующего не оказалось подходящего места среди расположенных вокруг госпиталей с тифозными. Двигаемся — в Мосты[379]. О моменте движения стараются умалчивать друг от друга, втихомолку — уже грузятся; о взаимной поддержке никто и не думает…

Поздно вечером, когда уже стемнело, небо осветилось заревом вспыхнувшего где-то пожара. Несмотря на пальбу — по улицам масса гуляющих, отчаянно флиртующих. Липск[380] занят неприятелем. Штаб 3-го Сиб[ирского] корпуса — в Сидрах[381], 26-го корпуса — в Грабово[382]. К ужину прибыли командиры корпусов 2-го и 15-го.

6 февраля. С раннего утра забухали пушки на фортах. Наш полковник в недоумении, что «сей сон значит», спрашивает, не кажется ли это, и не верит в действительность. Для наших вахлаков-фальстафов много неприятного теперь в том, что делают артисты своего дела — наши противники. 20-й корпус целиком погиб. Послать конную разведку нет возможности, т[а]к к[а]к конница наша обезножена и изнурена! Между тем немецкая кавалерия проделывает чудеса и бьет рекорд в быстроте и натиске. Да и не одна ее кавалерия, а и пехота. До сих пор не могут прийти в себя наши вояки от того, как нас жиганули из своих пределов немцы, молниеносно очутившиеся под стенами Гродно. Полковник мой, дрожа, все спрашивает меня, не отрежут ли нас немцы в отходе из-под Гродно? Мне приходится его успокаивать! В штабе армии, мне передавали, хранится большое дело о производстве расследования о бегстве нашего героя с Камским полком[383] во время октябрьских боев.

Фон Будберг уже удрал с поля брани в Петроград — «расстроился нервами»! Не куплен ли он немцами? Адъютант командующего передает, что последний телеграфировал, чтобы скорее убрали от него этого фона.

За обедом отсутствовал Сивере; разговоры велись поразвязнее. Капитан Генерального штаба Гамер с искренним негодованием критиковал преступное поведение Епанчина, Леонтовича[384], Лашкевича[385], Гернгросса и проч. сволочи, требуя над ними строжайшего суда. Есть хоть офицеры, к[ото]рые могут болеть и страдать душой за позор, к[ото]рый учинили наши полководцы с армией! […] Хороший отзыв о действиях начальника 7-й Сибирской дивизии Трофимова… От 20-го корпуса пособрались, наконец, части 28-й дивизии… Дух в армии сильно подорван нашими революционерами-военачальниками. Мы все измотались душой и телом. Нужны новые — свежие силы, новые войска, новые вожди. Теперешняя боевая машина требует коренного ремонта. […]