17 февраля.
[…] В Гродненском лазарете — один подозрительный случай по азиатской холере. Обошел все палаты; всех обласкал — особенно врачей, на к[ото]рых вчера только что был сделан грубый набег полковником из-за вздорных слухов, что-де раненых не перевязывают. Я делаюсь центром, куда попросту обращаются со своими слезницами все труждающиеся и обремененные санитарные чины армии, рассчитывая получить заступничество и поддержку.После обеда — ленивая пушечная пальба. Погода захмурилась. Оно, пожалуй, и хорошо: уж не вылетит немецкий аэроплан и не бросит бомб, что обычное явление в светлую солнечную погоду.
Дивизии наши растаяли до 3–4-тысячного состава.
18 февраля.
Оттепель. После обеда в компании с дежурным генералом, своим полковником и командир[ом] Старорусского полка отправились на знаменитую «высоту 103» (собственно — 100,3)[403], на к[ото]рой полегли тысячи наших и немецких воинов; шло артиллерийское состязание; усеянное поле искалеченными и обезображенными трупами представляло прегрустную и потрясающую картину. Как нечеловечески жестоки правители народных масс, здравствующие и благоденствующие, и как невежественны слепо идущие на смерть эти массы…«Высота 100,3» по своему господствующему положению в отношении г[орода]
Генералы Епанчин и Леонтович[404]
будто бы предаются суду. Это — хорошо. Кайгородова-комендантша оказывается типичной хохлушкой, а не немкой. Теперь уверяют, что немка — жена старшего врача Гродненского военн[ого] госпиталя д-ра Троицкого. […]19 февраля.
[…] Сегодня лично пришлось мне слышать от самого пострадавшего о жестокостях тевтонов: возвратился из плена священник Камского полка[405], к[ото]рый рассказывал невероятные вещи — как ему плевали в лицо, били, сорвали наперсный крест; первое время все не верили, что он священник, а принимали за казака; так же обращались и со всеми нашими офицерами. С французскими и английскими пленными обращение будто бы лучше. […]Грустно-обидное отношение властей к военным врачебны[м] учреждениям по сравнению с краснокрестскими. Для помещения последних прямо бесцеремонно выгоняют первых. […]
20 февраля.
[…] О происшествии в Гродненском военном госпитале: приехал чуть ли не «на белом коне» к[акой]-то самозванец, назвавшийся великим князем, разругавший всех врачей бродягами, сволочью и нецензурными выражениями], а затем ускакавший; самозванство раскрыто было лишь много спустя, вышла настоящая трагикомедия, к[ото]рая могла бы дать сочный материал для преинтересного фельетона Дорошевича…[406] Одержимых спортивным азартом по части охоты за медицинским персоналом — уйма, и их тем больше, тем ожесточеннее в преследовании своего «внутреннего врага», чем хуже складываются у них дела с «внешним врагом»… Дал бы Бог, ч[то]б[ы] утвердили командующим нашей армии Радкевича: все же легче будет нам, врачам, дышать при нем.Посмотрю кругом — какое множество людей, живущих теперь войной и за счет войны; какой процент из них руководится в своих действиях лишь чистыми идеальными побуждениями?!
[…] Сегодня поднялась целая буря: генерал-дежурный при [Верховном] главнокомандующем Кондзиоровский[407]
, видите ли, заметил одиночно следующих раненых, и по обыкновению, конечно, с промокшими у нек[ото]рых повязками. Так почему они смели идти не в порядке и чуть ли не нога в ногу?! Если наши вожди будут все косоглазить и смотреть не в надлежащую сторону, то быть беде, и, пожалуй, еще более горшей, чем какую только что пережила наша армия!21 февраля.
t° — 6°R[408]. День серенький; в полдень показалось и солнышко. В штабе настроение приподнятое. Нами заняты