Все эти авторы приходят к твердому заключению: русская армия не только захватила формальное право управления в зоне военных действий, но еще и активно проводила все более радикальную политику в отношении групп гражданского населения в зонах своей административной ответственности. Гатрелл четко указывает, что высшее командование «ревниво охраняло» свои новоприобретенные гражданские полномочия и что эта новая динамика стала одной из основных движущих сил, стоявших за перемещением населения [Gatrell 1999: 16]. Лор идет еще дальше, утверждая, что армия «расширила» действие приказов о депортации далеко за пределы, приемлемые с точки зрения гражданской власти, что армейская политика «выдвинула социально-экономическую и национальную напряженность в разряд важных факторов, породивших жестокое насилие», в частности, по отношению к евреям, и что армейские командиры даже «попустительствовали участию солдат в погромах, мародерстве и изнасилованиях, совершаемых в отношении еврейского и другого гражданского населения в фронтовых областях» [Lohr 2001: 405; Lohr 2004: 17].
В широком смысле эти наблюдения справедливы. Нельзя сомневаться в том, что военное командование в первые годы войны не только санкционировало, но и напрямую отдавало приказы о массовых перемещениях населения, подпадавших под определение «этнических очищений» (именно термин «очищение» использовался в текстах приказов). Особое бремя вины за это лежит на генерале Янушкевиче, возглавлявшем штаб Ставки до лета 1915 года. Шлойме Раппопорт, более известный под псевдонимом С. Ан-ский, лично был свидетелем этой опустошительной деятельности, однако первые ее результаты ему пришлось наблюдать воочию по приезде в Варшаву в ноябре 1914 года. Город, пишет он, «еще дрожал» от немецкого нападения в октябре и кишел евреями-переселенцами. Ежедневно прибывали тысячи беженцев в дополнение к 50 000, которые уже были там[100]
. Беженцы, которых он навещал, «говорили ровным, монотонным голосом, с каменными лицами. Казалось, будто эти люди утратили и самих себя, и надежду». Они говорили только о насилии и принудительном переселении. «Всегда одна и та история: пришли казаки с шашками и штыками, выгнали евреев из их домов и велели убираться из города» [An-sky 2002: 12-14]. Свидетельства массового насилия в отношении еврейского населения империи были очевидны и не остались незамеченными. Но Янушкевич был одним из характерных для XX века фанатиков, воспаленное воображение которых мало соотносилось с реальностью. Поэтому в разгар новой волны еврейских депортаций в феврале 1915 года он устроил разнос графу Бобринскому в следующих выражениях:До сведения Верх. Главноком. дошло, что евреи продолжают терроризировать русское и польское население, а обращение с ними, несмотря на это, продолжает быть слишком деликатным. В виду этого благоволите принять меры к строжайшему выполнению состоявшихся повелений, не допуская никаких послаблений[101]
.Жестокие антиеврейские и антинемецкие погромы на оккупированных землях и в приграничных районах Российской империи также устраивались русскими солдатами самочинно [Клиер 2005: 47-74]. В более общем смысле, как мы видели, они занимались мародерством. Однако мы видели также и то, что случаи мародерства и другие формы насилия над гражданскими вызывали серьезную озабоченность среди многих других русских солдат и их командиров. Если к 1917 году (и во время Гражданской войны) насилие над мирными жителями стало делом обычным, даже приемлемым и одобряемым в определенных обстоятельствах, в 1914 году это было еще не так. Понадобились годы внешних и внутренних войн, чтобы сломить убежденность большинства офицеров и солдат в том, что насилие над мирными жителями подрывает дисциплину, угрожает положению войск и провоцирует нестабильность.