Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

Заместителем уехавшего Алексеева был назначен генерал В. И. Гурко. Скоро последовало и еще одно новое назначение: генерал-квартирмейстером Ставки, вместо генерала Пустовойтенко, был назначен генерал Лукомский. Умный, ловкий генерал-администратор, женатый на дочери покойного генерал-адъютанта Драгомирова. Я знал его еще по службе в Киеве в 1903–1905 годах. Он был молодым капитаном Генерального штаба. Его ценил тесть, ценил и заместитель Драгомирова генерал-адъютант Сухомлинов, который и взял его в Петербург, где он и продолжал свою карьеру.

Между тем борьба за власть в Государственной думе выражалась все ярче и ярче. Милюковское выступление 1 ноября, оставшееся безнаказанным, имело колоссальный успех по всей России. Клеветнической речи верили. Торгово-промышленная Москва отозвалась на то выступление письмом на имя председателя Государственной думы, которое заканчивалось словами: «Торгово-промышленная Москва заявляет Государственной думе, что она душой и сердцем с нею». Письмо было подписано представителями московских Биржевого комитета, Купеческой управы, комитетов Хлебной биржи, Мясной биржи и Биржи пищевых продуктов.

Через Военно-промышленные комитеты в рабочую среду бросались мысли о необходимости преобразования государственного строя и о поддержке в борьбе за это Государственной думы. 19 ноября возобновились заседания Государственной думы. На трибуне впервые появился новый премьер Трепов. Левые встретили его такой обструкцией, что понадобилось исключение восьми депутатов, в том числе Керенского, Скобелева и Чхеидзе. Только на четвертый раз смог Трепов произнести свою речь. Она успеха не имела. Дума уже зарвалась. Она шла на открытую борьбу с властью.

Прения открыл вышедший накануне из фракции правых монархистов Пуришкевич. Пуришкевич резко обрушился на правительство, упоминал о «темных силах», которые окружают государя, очень некрасиво обрисовал деятельность дворцового коменданта Воейкова. Он заявил, что Воейков получил от Министерства путей сообщения миллион рублей на постройку ветки в свое имение с минеральной водой «Кувака». Это была ложь, которую через три дня опроверг с той же трибуны сам министр. Ни одной копейки субсидии Воейков не получил, а железнодорожная ветка туда никогда и не проводилась. Но клевета была пущена, и она облетела всю Россию. Надо было дискредитировать представителей власти, близких к царю. Но при дворе отлично знали безупречность Воейкова по отношению казенных денег, знали и подкладку речи Пуришкевича. При предшественнике Воейкова, при генерале Дедюлине, Пуришкевич получал от него ежегодно субсидию 15 000 рублей. Воейков нашел подобную выдачу излишней и перестал субсидировать Пуришкевича на его партийные, очевидно, предприятия. Пуришкевич стал всюду и везде критиковать и бранить Воейкова, и вот теперь громил того с его водой «Кувака». Врагов у Воейкова было достаточно много, и речь Пуришкевича имела большой успех. Генерал «от кувакерии» сделалось нарицательной кличкой.

Партийные страсти в Думе разгорались. 22 ноября правый депутат Марков-второй выступил с возражениями против нападок на власть и с опровержениями на речи Милюкова и Пуришкевича. Речь Маркова затронула оппозицию. Поднялся шум, крик, ругательства. Председатель Родзянко не принял мер к прекращению их, когда же сам Марков подал резкую реплику по адресу шумевших, то Родзянко призвал его к порядку, а затем прервал его речь и потребовал ухода с кафедры.

Возмущенный явным пристрастием Марков-второй бросил председателю: «Мерзавец, мерзавец, мерзавец!» Обратившись затем к Думе, Марков-второй пояснил, что он считает «мерзавцами» также и весь Прогрессивный блок. Скандал получился большой. Маркова исключили на пятнадцать заседаний. Родзянко большинство депутатов и министры выражали сочувствие. Когда о скандале узнали в городе, многие завозили Родзянко визитные карточки. Сочувствие выражали и иностранные послы.

26 ноября государь приехал из Ставки в Царское Село с семьей.

Глава 25