Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

Представил министр также и копию письма жены Михаила Владимировича Родзянко к княгине З. Н. Юсуповой от 1 декабря, в котором была такая фраза: «…Все назначения, перемены, судьбы Думы, мирные переговоры — в руках сумасшедшей немки, Распутина, Вырубовой, Питирима и Протопопова».

Протопопов доложил государю, как отнеслись ко всему делу премьер Трепов и министр юстиции Макаров. Спрошенный императрицей о том, где хоронить Распутина, Протопопов, знавший уже желание поклонниц похоронить в Царском Селе, высказался, что именно здесь, приведя в числе доводов и тот, что перевозка тела в Сибирь вызовет в пути демонстрации.

Протопопов имел полный успех. Государь его благодарил и поручил благодарить полицию. Сам Протопопов был снова утвержден в должности министра внутренних дел. Покидая дворец, Протопопов чувствовал себя настолько окрепшим в своем положении, что даже не заехал, как обещал, к дворцовому коменданту, а уехал на моторе[135] в Петроград.

Генерал же Воейков в тот вечер окончательно провалился в глазах императрицы. Не будучи тонким психологом, а глядя на дело прямо — честно, по-военному, генерал не учел всей деликатности того момента по отношению «мистицизма» царицы. Он, как и многие тогда, наивно посчитал, что с физическим исчезновением Распутина прекратилось и его влияние. Допустил он и некоторую оплошность при разговоре с Протопоповым. Он раскритиковал его действия по розыску трупа, которыми Протопопов по праву гордился, так как его полиция всех видов блестяще выполнила свою обязанность и в короткий срок раскрыла все дело, не побоявшись высокого положения преступников и несмотря на пассивность самого генерал-прокурора, министра юстиции.

Генерал, очевидно, не понимал, что за эти дни действительным генерал-прокурором, воодушевлявшим всех на работу, являлась императрица Александра Федоровна. Затем генерал считал, совершенно правильно, что тело убитого надо увезти в Сибирь. Повидав тогда А. А. Вырубову, генерал старался убедить ее в этом, но напрасно. Он доказывал, что погребение в Царском Селе, чего хотела Анна Александровна, поведет лишь к скандалам, а могилу старца просто будут осквернять. Вырубова спорила и, конечно, передала все царице.

Сейчас же после отъезда из дворца Протопопова, в двенадцатом часу ночи, генерал Воейков был вызван к их величествам.

Императрица прямо поставила ему вопрос, где, по его мнению, надо хоронить; и генерал прямо же ответил, что надо увезти тело в Сибирь и похоронить на родине, каковое желание покойный будто бы высказывал близким. Это был неудачно придуманный экспромт, неправда, что отлично знала императрица. Неправда сразу настроила царицу против генерала. Когда же генерал доложил, что здесь, в Царском, могила подвергнется осквернению, государыня очень рассердилась. Для царицы осквернение могилы старца казалось просто святотатством.

В конце концов их величества решили, что погребение состоится на земле, принадлежащей А. А. Вырубовой, между Александровским парком и деревней Александровкой, и оно было назначено на 21-е число. На этом и расстались. Когда же на следующий день генерал Воейков, узнав о желании государя быть на погребении, попытался уговорить его величество не делать этого, государь лишь молчал. Императрица же еще больше разгневалась на генерала, как говорил он мне лично и как писал позже, рассказывая о тех тревожных днях.

Доклад Протопопова, рассказы императрицы и [придворных] дам с бесконечными комментариями из Петрограда ввели государя в полный курс всех событий истекших дней со всем ужасом их мельчайших гадких житейских подробностей. Безысходное горе императрицы охватило государя тяжелой атмосферой потери как бы близкого человека. Ожидание же неизбежной катастрофы, нависшей над государем сразу при известии о смерти Распутина, здесь, в Царском Селе, сделалось длительно тяжелым. Атмосфера во дворце была подавляющая. А. А. Вырубова рассказывала, что государь не раз повторял тогда: «Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью этого мужика». Государыня же была буквально убита письмами и телеграммами, представленными Протопоповым. Все, что казалось раньше только гадкими сплетнями, оказалось жестокой правдой. Государыня «плакала горько и безутешно».

Отношение к «делу» заинтересованных, но не оправдавших доверие государя министров нашло суровую и правильную оценку его величества. 20-го числа Макаров был уволен от должности министра юстиции и заменен сенатором Добровольским, которого государь и принял того же 20-го числа. Он уже раньше был рекомендован Щегловитовым, и за него хлопотал Распутин.

В тот же день был принят с докладом и освобожден от должности премьер А. Ф. Трепов. Умный и энергичный вообще человек, Трепов своей попыткой денежного подкупа Распутина в начале премьерства и странным, непонятным поведением после его убийства окончательно запечатлел себя в глазах их величеств как человек нехороший и потому неподходящий.

Тяжелый по настроению был тот вечер во дворце. Государь записал в дневнике: «После обеда вечер провели вместе».