Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

Вопрос сразу свелся к тому, следует ли распускать Государственную думу. Министры Покровский, Риттих, Войновский-Кригер говорили о необходимости работы согласно с Государственной думой. Они находили, однако, что необходимо несколько изменить состав Совета министров. Все понимали намек на уход Протопопова. Сам Протопопов весьма сбивчиво говорил о том, что происходит в столице. Он много путал, но высказывался за роспуск Думы и за подавление беспорядков вооруженной силой. За роспуск Думы высказывались также Добровольский и Раев. Вызвали генерала Хабалова. Он произвел впечатление человека растерянного, испуганного. Его доклад был сумбурный. Он даже забыл доложить о полученной от государя телеграмме.

Для прояснения положения вызвали директора Департамента полиции и начальника Охранного отделения. После доклада последнего министры стали серьезнее смотреть на происходящее в столице. Беляев, Бобринский и еще некоторые стали высказываться за подавление волнений вооруженной силой. Был даже поднят вопрос об объявлении осадного положения, но он остался нерешенным.

Премьер старался примирить всех и поручил Покровскому и Риттиху переговорить с некоторыми думскими лидерами и столковаться с ними. Но он также намекнул, что некоторым министрам придется пожертвовать своим положением.

Совет согласился с проектом Хабалова опубликовать с утра и расклеить по городу от его имени предупреждение, что скопища будут рассеиваться оружием. Часов около четырех утра министры разъехались, условившись собраться на совещание 26-го числа в 8 часов 30 минут вечера.

Протопопов, вернувшись домой, написал успокоительное письмо императрице, о чем ниже. Министр внутренних дел настолько не отдавал себе отчета в сущности происходящего в столице, что за все те дни он не отправил ни одного всеподданнейшего доклада государю.

В Царском Селе во дворце было спокойно. Императрица продолжала смотреть на происходящие события глазами Протопопова. Утром царица получила от министра письмо, которое ничего тревожного не сообщало. «Оно, правда, немногого стоит» — так оценила его сама государыня, но все-таки на основании этого письма написала государю: «Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающие… Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать…»

И императрица продолжала заниматься текущими делами. Навестила больных детей, А. А. Вырубову. Съездила в церковь и помолилась у Знамения. Приняла очередной доклад состоявшего при ее величестве графа Апраксина.

Встревоженный беспорядками, усматривая в них большую политическую подкладку, граф после доклада начал говорить о текущем моменте. Он высказал много отрицательного по адресу некоторых министров. Сказал, что почти у каждого министра есть в прошлом что-либо нехорошее. По ходу разговора государыня стала терять спокойствие, наконец рассердилась настолько, что отшвырнула стул. Разговор был настолько серьезен, что вернувшийся домой граф поведал своей жене, что вряд ли ему придется продолжать службу при особе ее величества.

Приняла государыня нового таврического губернатора генерала Бойсмана. Много говорили о Крыме, а затем перешли на беспорядки. Царица высказала свой взгляд о мальчишках и девчонках и главное значение придавала продовольственному вопросу вообще и выпечке хлеба в Петрограде. Ей понравилась мысль Бойсмана о том, чтобы Хабалов стал выпекать хлеб в казенных хлебопекарнях, и государыня поручила Бойсману побывать у Протопопова и передать ему, дабы он обсудил этот вопрос с Хабаловым.

Государыня была против репрессивных мер, и особенно против стрельбы. «Не надо стрельбы, не надо стрельбы, — повторяла несколько раз государыня. — Нужно только поддерживать порядок». Государыня поручила Бойсману повидать меня и передать мне, дабы я не преследовал очень одного из моих подчиненных в Ялте, который в это время уже был уволен от службы. Вернувшись из Царского, Бойсман приехал ко мне, передал мне поручение императрицы и рассказал всю их беседу о текущем моменте. Было ясно, что царица совершенно не понимает его.

Глава 32