Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

В 11 часов утра телеграфная связь Ставки с Царским Селом была прервана, прервано и радио, по распоряжению полковника Энгельгардта. Все телеграммы из Ставки для Царского Села и Петрограда приказано было направлять в Государственную думу по прямому проводу, где был установлен аппарат Юза.

Около часа в управлении железных дорог, у генерала Тихменева, переговорами со Псковом узнали наконец, что литерные поезда, повернув обратно, идут к Пскову.

В 4 часа 5 минут дня помощник Алексеева генерал Клембовский получил телеграмму из Пскова от генерала Данилова о том, что ввиду ожидающегося через два часа проследования через Псков поезда «литера А» генерал Рузский просит ориентировать его срочно — откуда у Алексеева сведения, заключенные в телеграмме № 1833. Понимая всю лживость успокоительной телеграммы № 1833, Рузский, не любивший Алексеева, не постеснялся дать понять Ставке недоверие к сообщенным сведениям.

Узнав теперь, где находится государь, Алексеев начинает действовать непосредственно на государя в направлении, желательном для возглавителей революции. Алексеев и Лукомский теперь главные пособники революции.

В 3 часа 58 минут дня от генерала Алексеева была принята в Пскове телеграмма для государя (№ 1847). Сообщив в ней донесение генерала Мрозовского о начавшихся в Москве беспорядках и забастовках, Алексеев докладывал:

«Беспорядки в Москве, без всякого сомнения, перекинутся в другие большие центры России, и будет окончательно расстроено и без того неудовлетворительное функционирование железных дорог. А так как армия почти ничего не имеет в своих базисных магазинах и живет только подвозом, то нарушение правильного функционирования тыла будет для армии гибельно, в ней начнется голод, и возможны беспорядки. Революция в России, а последняя неминуема, раз начнутся беспорядки в тылу, — знаменует собой позорное окончание войны со всеми тяжелыми для России последствиями. Армия слишком тесно связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут таковые же в армии. Требовать от армии, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революция, невозможно.

Нынешний молодой состав армии и офицерский состав, в среде которого громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведений, не дает никаких оснований считать, что армия не будет реагировать на то, что будет происходить в России. Мой верноподданнический долг и долг присяги обязывает меня все это доложить Вашему Императорскому Величеству. Пока не поздно, необходимо принять меры к успокоению населения и восстановить нормальную жизнь в стране.

Подавление беспорядков силою, при нынешних условиях, опасно и приведет Россию и армию к гибели. Пока Государственная дума старается водворить возможный порядок, но если от Вашего Императорского Величества не последует акта, способствующего общему успокоению, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов и Россия переживет все ужасы революции. Умоляю Ваше Величество, ради спасения России и династии, поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия, и поручить ему образовать кабинет.

В настоящее время это единственное спасение. Медлить невозможно, и необходимо это провести безотлагательно.

Докладывающие Вашему Величеству противное, бессознательно и преступно ведут Россию к гибели и позору и создают опасность для династии Вашего Императорского Величества. № 1847. Генерал-адъютант Алексеев».

Из Ставки просили доложить Рузскому, не будет ли признано возможным послать навстречу офицера Генерального штаба, который бы мог доставить эту депешу.

В 5 часов 40 минут генерал Клембовский передал по проводу генерал-квартирмейстеру Болдыреву следующее:

«Наштаверх[168] и великий князь Сергей Михайлович просят главнокомандующего [фронтом] всеподданнейше доложить Его Величеству о безусловной необходимости принятия тех мер, которые указаны в телеграмме генерала Алексеева его величеству, т. к. им это представляется единственным выходом из создавшегося положения.

Так как главнокомандующий, по-видимому, держится тех же взглядов, как и Наштаверх, то исполнение просьбы их не представит затруднений для него и, может быть, закончится успешно.

Великий князь Сергей Михайлович, со своей стороны, полагает, что наиболее подходящим лицом был бы Родзянко, пользующийся доверием. Передайте, пожалуйста, все это на вокзал главнокомандующему, по возможности безотлагательно до прихода поезда».

В Ставке у высшего командования была паника. Ставка, не сумевшая поставить, хотя бы только удовлетворительно, дело внутренней разведки и информации, продолжала пребывать в полном незнании и непонимании того, что происходит в Петрограде. Мы уже видели, что ее несколько дней «верноподданнически» обманывал Беляев. Теперь ее уже революционно морочил Родзянко. Ставка не имела никакого понятия, что представлял собой в это время Родзянко, и верила в его искренность и деловитость, в чем Алексеев раскается (и засвидетельствует это) на следующий же день после отречения [государя].