Приказ сурово, но обоснованно требовал: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров… командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения… переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей…»
То есть речь шла о тех самых «Серпилиных», которых позже вдохновенно воспел хрущевский клеврет писатель Константин Симонов. О командирах-предателях вроде Власова и Лукина, оставшихся «живыми», изменив «мертвым». Видимо, у картавого писателя было свое «подлинное лицо», позволившее ему не понять высокого смысла русского патриотизма.
Но в то, описываемое нами время немецкая кампания тоже изменила свои акценты. Вермахт не стал штурмовать Ленинград. Для этого у Гитлера уже не хватало сил, и свое основное внимание он сосредоточил на южном фланге театра боевых действий. В свете вскрывшихся уже после войны фактов очевидно, что решение Сталина не сдавать Киев было единственно верным в сложившейся ситуации. Трезвый прагматик и прирожденный стратег, Сталин учитывал ситуацию в полном объеме военных, экономических и политических аспектов. Он видел и то, что до сокрушения Киева Гитлер не решится на продолжение наступления по овладению Москвой.
Однако Сталин и Шапошников учитывали «вероятность продвижения немцев в сторону Чернигова, Конотопа, Прилук». Это давало противнику возможность обхода советской киевской группировки с восточного берега Днепра и окружение 13-й и 21-й армий. В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения был создан Брянский фронт, во главе которого Верховный поставил генерал-лейтенанта А. Еременко.
Примечательно, что приказ о формировании группы армий в Брянске был подписан Сталиным и Шапошниковым в директиве Ставки «О формировании и задачах резерва Главного командования» еще 25 июня. Вечером 14 августа Еременко прибыл в Ставку для получения указаний по новой должности лично от Верховного главнокомандующего. Василевский пишет, что «Еременко держался с большим достоинством, очень находчиво отвечал на все вопросы. Да, сказал он, враг, безусловно, очень силен и сильнее, чем мы ожидали, но бить его, конечно, можно, а порою и не так сложно. Надо лишь уметь это делать».
В состав фронта, передаваемого в подчинение командующему, вошли 13-я армия генерал-майора Петрова, имевшая восемь стрелковых и одну кавалерийскую дивизию, и 50-я армия генерал-майора Голубева. В последнюю входили 8 стрелковых, 1 танковая и две кавалерийских дивизии, а также две бригады воздушно-десантного корпуса. Кроме того, в резерв фронта передавались 3 стрелковые и 1 кавалерийская дивизии.
Характеризуя обстановку, Сталин подчеркнул, что «основная и обязательная задача войск Брянского фронта состоит в том, чтобы не только прикрыть Брянское направление, но во что бы то ни стало своевременно разбить главные силы 2-й танковой группы Гудериана».
Выслушав Сталина, Еременко очень уверенно заявил, что «в ближайшие дни, безусловно», разгромит Гудериана. Эта уверенность понравилась Верховному. «Вот тот человек, который нам нужен в этих сложных условиях», – бросил он вслед выходившему из кабинета Еременко».
Резервный фронт под командованием Жукова начал наступление 17 августа. Однако ни Тимошенко, ни Жуков не смогли обеспечить разгром германской группировки на Центральном направлении. Правда, и немцы, предпринявшие очередное наступление с 8 по 21 августа, тоже не добились результата на этом участке фронта. Зато они развили успех на другом фланге. 17 августа немецкие войска заняли Николаев, и 1-я танковая группа Клейста начала действия с целью уничтожения советских частей в излучине Днепра. 19 августа противник занял Гомель, находившийся на стыке групп армий «Юг» и «Центр».
В этот же день, когда на юге решалась судьба Киева, Сталин пригласил наркома Шахурина, главкома ВВС Жигарева, его заместителя Петрова, конструкторов Ильюшина и Яковлева. Сталин, вспоминает А. Яковлев, «встретил нас посреди комнаты и, прежде чем объяснить, зачем вызвал, обратился к Ильюшину:
– На ваших самолетах хорошо воюют. Известно ли вам об этом? Военные особенно хвалят штурмовик Ил-2. Какую вам дали премию за Ил-2 (речь шла о первых Сталинских премиях, которые присуждались с марта 1941 года)?
Ильюшин ответил, что получил премию второй степени и очень благодарен правительству за это.
– Чего же благодарны? – удивился Сталин. – За эту машину вы заслуживаете премии первой степени. – Обращаясь к наркому, он сказал: «Нужно дать Ильюшину премию первой степени».
Сталин ценил талантливых людей и всячески стремился поощрить их, но превосходная оценка им «илов» служила для Ильюшина большей наградой, чем премия.