Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Все говорило о том, что Гитлер вот-вот намерен осуществить нападение. Поэтому Советское правительство решило огласить заявление, в котором должны были прозвучать претензии к Германии, разъяснение позиции СССР и требование отвода войск от границ страны. Это было равнозначно предъявлению Германии ультиматума, но гласное выдвижение официальных претензий уже нельзя было откладывать. И Сталин прекрасно понимал, что на эти требования Гитлер может ответить заявлением об объявлении войны.

Сын Л. Берии пишет: «Отец позвонил в ту ночь из Кремля: «Начинается… Слушайте радио!» Непосвященному эта фраза ни о чем не говорила, мы же с мамой прекрасно знали, что хотел сказать отец. Начиналась война…» [46]

Однако в песочных часах истории уже оставались лишь последние крупицы мира. В 22.20 Тимошенко, Жуков, Мехлис, Молотов и Берия вышли из кабинета Председателя Совета Народных Комиссаров. У Сталина остались Молотов и Ворошилов, а через 20 минут, в 22.40, с агентурными материалами разведки в кабинет вернулся Берия.

По словам Жукова, он и нарком обороны «по возвращении из Кремля неоднократно говорили по ВЧ с командующими округами Ф.И. Кузнецовым, Д.Г. Павловым, М.П. Кирпоносом и их начальниками штабов, которые находились на своих командных пунктах».

Но причиной появления пресловутой Директивы № 1 послужили не сведения Генштаба, а материалы, принесенные Сталину Берией. Они говорили о том, что немецкое нападение возможно уже утром. Сталин позвонил в Наркомат обороны и спросил, передана ли директива о приведении войск в повышенную готовность в округа. Жуков ответил утвердительно, но директива еще не была передана.

Как вспоминал бывший нарком Военно-морского флота Кузнецов, около 11 часов вечера ему позвонил Тимошенко. Он сказал: «Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне».

Через несколько минут адмирал, вместе с заместителем начальника Главного морского штаба контр-адмиралом А. Алафузовым, вошел в кабинет наркома обороны. Тимошенко прохаживался по ковру и что-то диктовал Жукову, сидящему за письменным столом наркома. Перед генералом лежали несколько исписанных листов, вырванных из блокнота.

Остановившись посредине комнаты, Тимошенко сказал вошедшим: «Считается возможным нападение Германии на нашу страну». Жуков встал и подал адмиралу три листа рукописного текста:

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.

1. В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный удар немцев или их союзников.

3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

21.6.41 г. Тимошенко. Жуков».

Уже сам текст этой директивы свидетельствует, что ни начальник Генерального штаба, ни нарком обороны не ожидали нападения немцев утром 22 июня. Повторим то, что написал Жуков в своих «сочинениях»: «21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня ».

О том, что, ссылаясь на звонок Пуркаева, маршал лгал, говорилось выше. В этом подлоге выразилась тщеславная попытка Жукова предстать в глазах современников более умным человеком, чем он являлся на самом деле. Трагикомедия в том, что, опубликовав такое утверждение, Жуков не понял, что он подставился.

И еще как подставился! Если допустить, что Пуркаев действительно звонил в Генштаб в этот день и сообщил, что уже « утром 22. 6. 41 г. возможно нападение», то почему Жуков игнорировал эту информацию?

Иначе как могло произойти, что вместо сообщения конкретного времени о начале наступления немцев утром 22-го числа начальник Генерального штаба указал, что нападение возможно « в течение 22 – 23.6.41 г. »?