Координирующий по поручению Верховного главнокомандующего действия фронтов Конева и Ватутина Жуков прозевал начало наступления немцев. Это был далеко не первый, но и не последний из очередных промахов маршала. Сталин не стал откладывать решение и отстранил Жукова от руководства и координации операцией по ликвидации окруженной группировки.
В 16 часов 12 февраля на фронты поступила директива: «1. Возложить руководство всеми войсками, действующими против корсунской группировки противника, на командующего 2-м Украинским фронтом (Конева. –
Телеграмма была подписана Сталиным и Антоновым, но главным в ней было не изменение ролей в руководстве операцией, а трансформация ее хода и характера задач для командующих. Фронт Конева должен был продолжить разгром окруженных частей, а на Ватутина и Жукова Сталин возложил задачу удержания внешнего кольца фронта, чтобы «не допустить прорыва противника со стороны Лысянки и Звенигородки на соединение» с окруженными.
Он своевременно отреагировал на изменение обстановки, и теперь дело было за его полководцами. Однако он пояснил причины недовольства своим представителем. 12 февраля, в 16 часов 45 минут, Сталин телеграфировал Жукову:
«Прорыв корсунской группировки из района Стеблов в направлении Шендеровка произошел потому, что слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена. Не было принято решительных мер к выполнению моих указаний об уничтожении в первую очередь стебловского выступа противника, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать попыток его прорыва… Сил и средств на левом крыле 1-го Украинского фронта и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить его корсунскую группировку…»
Его опасения, что противник может избежать полного разгрома, были оправданны, и он правильно рассчитал ходы. Положение у немцев было критическое. В ночь с 16 на 17 февраля Штеммерман и Либ предприняли попытку прорваться из окружения в юго-западном направлении. Генерал Штеммерман построил ударную группу в несколько эшелонов. Она двинулась навстречу своему 3-му танковому корпусу, который напрягал все силы, чтобы бросить в помощь прорывавшимся хотя бы несколько танков.
Разыгралась снежная буря. Двигаться предстояло по бездорожью и глубокой грязи, и солдатам было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы. Немецкий историк генерал Курт Типпельскирх в книге «История Второй мировой войны» пишет: «Когда к 15 февраля наступательные силы деблокирующих войск истощились, окруженные корпуса получили приказ пробиваться в южном направлении, откуда навстречу им должен был наступать танковый корпус 1-й танковой армии.
…Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, т.к. продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником. Из окружения вышли лишь 30 тыс. человек».
Бой продолжался и с началом утра. В показаниях немецкого пленного указывается: «Основная дорога оказалась забитой останавливающимся и разбитым транспортом, и двигаться по ней не было возможности. На небольшом участке дороги на Лысянку я увидел огромное количество убитых немцев. Масса обозов запрудила не только дороги, но и поля» [102] .
Другой пленный, офицер, утверждал: «Из окружения никто не вышел. Все дороги были забиты транспортом, кругом был неимоверный беспорядок. Все смешалось в один поток. Все бежали, и никто не знал, куда он бежит и зачем. На дорогах и вне дорог валялись разбитые машины, орудия, повозки и сотни трупов солдат и офицеров».
Конев позже вспоминал: «Немцы шли ночью напролом, в густых боевых колоннах. Мы остановили их огнем и танками, которые давили на этом страшном зимнем поле напирающую и, я бы даже сказал, плохо управляемую толпу. И танкисты тут неповинны: танк, как известно, плохо видит ночью. Все происходило в кромешной темноте и в буране».
В этой свалке убитых и брошенной техники был обнаружен и труп командующего окруженной группировкой Штеммермана. Во время войны ходили слухи, его застрелили эсэсовцы из собственной охраны, чтобы не дать ему сдаться в плен. Но генерал до конца выполнил свой долг, и Конев пишет: «Я разрешил немецким военнопленным похоронить своего генерала с надлежащими почестями по законам военного времени».