Великанша

Автомобили стояли бампер к бамперу, будто мчались в неподвижной гонке по кругу. Рядом с собой Эмили обнаружила серую машину без хромированных деталей — очевидно, более старая модель, нежели её разноцветные соплеменники. Для начала сойдет, решила Эмили. Осмотрев свою жертву, она подняла топор и уже собиралась обрушить его на лобовое стекло, как внезапно замерла. У неё возникло странное ощущение: здесь что–то не так.

Опустив топорик, она сделала шаг назад и заглянула в открытое окно машины. Чехлы на сидениях из поддельной леопардовой шкуры, приборная панель, рулевое колесо… Кажется, она начала понимать, что здесь неправильно.

Она пошла по кругу, заглядывая в окна автомобилей. Ощущение неправильности нарастало. Машины отличались по размеру, цвету, хромированной отделке, числу лошадиных сил, вместимости — но все их объединяло одно: в них не было водителя. А без водителя автомобиль так же мертв, как и поэты в подвале.

Сердце у Эмили забилось, топор выпал из рук, да так и остался на полу. Она выбежала в коридор, поспешила в фойе и только открыла дверь, ведущую в подвал, как её остановил оклик. Она узнала голос ночного сторожа и остановилась. с нетерпением ожидая, пока он подойдет поближе и у знает её.

— А, это вы, мисс Мередит, — сказал сторож. — Мистер Брэндон не предупредил, что кто–то останется работать на ночь.

— Наверное, он просто забыл. — Эмили сама удивилась, с какой легкостью ложь слетела с её губ. И тут же её озарила мысль: а зачем останавливаться на одной лжи? Даже несмотря на то, что в подвал ведет грузовой лифт, работа предстоит нелегкая. Что ж, придется соврать еще раз. — Мистер Брэндон сказал, что я могу рассчитывать на вас, если понадобится помощь. — продолжила она. — Боюсь, что помощь мне сейчас очень, очень нужна!

Ночной сторож нахмурился. Он хотел было процитировать пункт из устава профсоюза, гласящий, что ночной сторож не должен заниматься деятельностью, напрямую не связанной с его профессиональными обязанностями. — а именно работать. Но увидел в глазах Эмили выражение, которого прежде никогда не замечал: холодную и твердую решимость.

— Ну хорошо, мисс Мередит. — вздохнул он. — Уговорили.

— И как они вам? — спросила Эмили.

Мистер Брэндон застыл в оцепенении. Глаза у него вылезли из орбит, а челюсть отпала сантиметров на пять. Но он нашел в себе силы прохрипеть:

— Анахронично.

— О, это только потому, что они одеты в наряды своего времени, — махнула рукой Эмили. — Позже, когда позволит бюджет, мы купим им современную одежду.

Мистер Брэндон бросил взгляд на водителя аквамаринового «Бьюика» и попытался представить себе Бена Джонсона в костюме пастельных тонов, сшитом по моде двадцать первого века. И, к собственному удивлению, понял, что это будет очень и очень неплохо. Его глаза встали на место, и он снова обрел дар речи.

— А знаете, мисс Мередит, возможно, в этом что–то есть. Думаю, совету директоров это понравится. Если честно, мы не горели желанием сдавать поэтов в металлолом, мы просто не могли найти им практического применения. Но теперь…

Сердце Эмили забилось от радости. В конце концов, когда речь идет о жизни и смерти, проявить практичность — не самая высокая цена…

Мистер Брэндон вышел из зала, и она начала свой утренний обход. Роберт Браунинг приветствовал её традиционно: «А утро к нам приходит в семь, холм блещет жемчугом–росой», хотя его голос звучал немного приглушенно из салона «Паккарда» 1958 года.

Печальные строки Уильяма Купера прозвучали чуть веселее — видимо, ему понравилось новое роскошное обиталище: «Но горько, горько все равно вблизи своих идти на дно!»

Эдвард Фицджеральд, казалось, мчался с огромной скоростью на «Крайслере» 1960 года. Эмили, не замедляя шаг, сурово сдвинула брови, услышав, как он громко декламирует Хайяма.

Альфреда, лорда Теннисона, она спасла из подвала последним. Он выглядел очень естественно за рулем «Форда» 1965 года: случайный наблюдатель наверняка решил бы, что водитель полностью поглощен дорогой, и видит перед собой только хромированный задний бампер идущей впереди машины. Но Эмили знала, что это не так. На самом деле сейчас он видит Камелот, и остров Шалот, и Ланселота с будущей королевой Гвиневерой, которые скачут на коне по цветущим полям старой Англии.

Ей очень не хотелось отвлекать его от раздумий, но она верила, что он не рассердится.

— Доброе утро, лорд Альфред. — сказала она.

Благородная голова великого поэта повернулась к Эмили, их взгляды встретились. Его глаза почему–то сияли ярче обычного, и голос звучал необыкновенно живо и весело:

Уходит старое и уступает

Путь новому;

Так Бог устроил мир…[22]

Пер. Марии Литвиновой

ОБРУЧЕНЫ МЫ ДО ИСХОДА ДНЕЙ [23]