Велики амбиции, да мала амуниция

– Ой… Это вы… Ах, как поздно-с! А я ведь ждала вас… Не хотите ли поужинать? У нас ещё кое-что осталось… Я согрею-с.

Грудь Полины высоко вздымалась: видно было, что она очень волнуется.

– Нет, Поля, ничего не нужно. Я нынче заглянул только для того, чтобы вас повидать…

Буфетчица улыбнулась, опустив глаза, и подошла к Романенко. Василь Васильич взял её горячую руку и поднёс к губам:

– Вы теперь домой, Поля?

– Да… – отрывисто отозвалась Полина. – Я недалеко живу-с…

– Позволите мне вас проводить? Поздно уж. Всякое быть может.

– Ой, только благодарна вам буду-с! – сказала буфетчица, и глаза её заблестели.

Жила Полина, в самом деле, недалеко. Всего в четверти часа ходьбы от ресторации. Дойдя до дома, она робко подняла большие карие глаза на Василь Васильича и предложила:

– Может быть, поднимитесь… ко мне? Чаю-с откушаете? Поглядите-с на моё житьё-бытьё?

– Если только это удобно, – откликнулся Романенко.

– Удобно-с… Я ведь одна живу… Только осторожно на лестнице. У нас темно-с…

На лестнице было не просто темно, но и вовсе ничего не видно. Ощупью Василь Васильич поднялся за Полиной на второй этаж и вошёл в маленькую квартиру. Буфетчица зажгла свет и аккуратно повесила свою мантилью и тулуп гостя.

– Чаю-с? – тихо спросила она. – Согреться?

– А разве нам холодно? – Романенко посмотрел на Полину игривыми глазами и, привлёкши её к себе, стал целовать в подрагивающие полные губы.

– Какие-с вы горячие-с… – прошептала буфетчица, ничуть не сопротивляясь натиску Василь Васильича. – Но постойте-с… Пойдёмте-с… В комнату…

Романенко прошёл за хозяйкой в комнату. Полина затеплила ночник, задёрнула шторы и закрыла завесой стоявшую в углу икону. Повернувшись к гостю, она распустила стянутые прежде в узел волосы, рассыпавшиеся золотистой лавиной. Романенко подошёл к ней вплотную и, легко приспустив платье, стал целовать её белые, мягкие плечи.

– Имямочка моя, – прошептал он. – Сахарная моя имямочка…

Платье, шелестя, осело на пол. Слабый свет свечи отразил на стене бедной комнаты две тени: сильного и статного мужчины и рубенсовской красавицы… Ночь была тиха. И слышно были лишь глубокие, полные упоения вздохи женщины и шёпот мужчины:

– Имямочка моя…

***

Ссудная лавка «Шульман и Ко» находилась на Басманной улице и имела приметную вывеску, благодаря которой найти её было весьма легко.

Отряхнув свой честерфильд от снега, Николай Степанович постучал набалдашником трости в дверь. Тотчас показалось лицо конторского служащего с бегающими глазами.

– Что угодно господину? – спросил он.

– Мне угодно видеть хозяина сего заведения.

– Никак невозможно. Яков Самойлович нынче нездоров. Зайдите дня через два.

– Даже если он лежит в постели, ему придётся меня принять, – отозвался Немировский.

– С кем же имею честь?

– Статский советник Немировский. Следователь.

– Ох, ваше превосходительство, зачем же вы сразу не сказали? – засуетился конторщик. – А я-то вас за клиента принял… И на пороге держу! Проходите! Я теперь же скажу об вас Якову Самойловичу.

Николай Степанович переступил порог и оказался в просторном помещении очень хорошей и дорогой отделки. Конторщик принял у него пальто, шляпу, трость и перчатки и поспешил докладывать хозяину. Немировский извлёк из кармана тавлинку и с наслаждением понюхал табаку.

– Милости прошу, – сказал конторщик, угодливо и заискивающе глядя на следователя и указывая на одну из дверей.

Немировский вошёл в указанную комнату и оказался в кабинете с опущенными шторами и неярким освещением. В большом кресле с укрытыми пледом ногами, в халате и с полотенцем на голове сидел тучный господин лет шестидесяти. При появлении следователя, он отнял полотенце от головы и едва слышно сказал:

– Прошу великодушно извинить меня, господин Немировский, что принимаю вас в таком виде и не поднимаюсь вам навстречу. Ей-богу, не имею сил… Болен… Пожалуйста, садитесь, где вам удобно…

– Благодарю, господин Шульман, – Николай Степанович взял стул и, поставив его аккурат напротив ростовщика, сел на него, положив ногу на ногу. – Постараюсь не отнимать у вас много времени.

– Я догадываюсь, господин следователь, зачем вы пришли… Я знаю, что убили Мишу Лавровича… Вы ведь по этому делу? – спросил Яков Самойлович.

– Именно. Я знаю, что вы часто с ним имели дело, и хочу задать вам несколько вопросов.

– Я вас слушаю.

– Вы хорошо знали убитого?

– Не очень… Мы делали с ним дело, и о делах друг друга знали достаточно, но ни дружбы, ни приятельства меж нами не было. О его личной жизни я ничего не знаю. Я и не бывал у него… Он сам приходил…

– Что ж, поговорим о делах. Как они обстояли у Лавровича?

– Прелестно, господин следователь. Дело его набирало обороты… Он был очень хваток: такому палец в рот не клади. Всего-то без году неделя в Москве, а уж успел наладить дело… И капиталец у него был весьма солидный, я вам доложу.

– Сколько именно?

– Точно не скажу… Но что-то около пятидесяти тысяч… А, может, и больше.

– Скажите, а с какими делами он обращался к вам?