Велики амбиции, да мала амуниция

– А, вот, это тайна за семью печатями! Миша обычно любил хвастаться своими победами, но о ней говорил чрезвычайно мало… Говорил только, будто она из знатного рода. Правда, я не верил. Конечно, женщина роскошная, не чета Идельке, но всё-таки… Когда я у Миши бывал, так она уходила в другую комнату и всегда молчала. Как немая! Но осанка, жесты, взгляд – и впрямь важно! Может, Миша и не врал, что она аристократка… Бог весть! Одно могу сказать: к ней он относился серьёзнее, чем к любой другой из своих прошлых женщин. Я даже подумал, что он таки женится…

– Неужели он даже не называл её имени?

– Не называл. Он шутливо звал её своей Шамаханской царицей. А что, она так и не назвала вам своего имени?

– Представьте себе. Мы думаем, не помешалась ли она… И, действительно, тайна: никто не знает её имени.

– Загадочная женщина, – протянул Бланк.

– Вы хорошо знали клиентуру покойного?

– Кое-кого знал. Точнее, имел дело, видел. Например, однажды он заходил ко мне с молодым, весьма щёгольского вида молодым человеком. Из благородных, кажется… На нём ещё плащ был белый… Бурнус.

– Его не Георгием звали?

– Совсем нет… Да Бог памяти… Миша назвал его Володей. Потом я видел его ещё раз. Уже у Миши. У них какие-то общие дела были…

– А известно ли вам что-нибудь о юной девушке, с которой виделся ваш друг в последние недели?

– Что? – Бланк с непритворным удивлением вскинул густые брови. – Миша встречался ещё с кем-то? Вот, это новость! Не думал я, что он так быстро насытится своей Шамаханской царицей… Ай да Миша! Вот это так Миша! Увы, господин Немировский, об этом предмете ничего сказать не могу. Весьма сожалею. Однако, если что, всегда готов служить!

– Благодарю вас. Если этот белый бурнус к вам заявится, не сочтите за труд известить, – Николай Степанович откланялся. – Честь имею!

– Не извольте сомневаться! Всего доброго! Прощевайте! Будьте осторожны. Нынче такая ужасная метель! А вы сами по свидетелям ездите… Вы бы к себе пригласили… Может быть, всё-таки чаю? Или кофе?

– Благодарю, не нужно!

– Ну, как угодно, как угодно…

Метель, в самом деле, разыгралась нешуточная. Немировский близоруко сощурился, ища среди снежной бури силуэт извозчика. Внезапно знакомый голос окликнул его:

– Николай Степанович, вы?

Прямо перед следователем остановились пошевни, запряженные двумя конями. В них сидел собственной персоной Василь Васильич Романенко. Лицо его выражало предельное смятение.

– Друг сердечный, что с тобою приключилось? На тебе лица нет! – поразился Немировский.

– Недалеко от Чижиковского подворья ограбление. Судя по почерку, Рахманов со своей бандой. Но хуже всего: когда эти мерзавцы удирали, их пытался задержать полицейский наряд, случившийся неподалёку, так они пальбу открыли и двоих наших уложили… Афанасьева, пристава, в живот поранили. Несколько часов промучился… Я от него теперь. Скончался! Ох, Николай Степанович, сердце у меня оборвалось… Жена, мать, детишек четверо осталось! Все ревут… Ведь по миру ж пойдут! Ох, найду я этого гада, в битое мясо превращу… Вы теперь куда путь держите? На службу? Так садитесь, я вас подвезу.

Немировский сел в сани.

– Сам-то, Вася, куда теперь? – спросил он.

– Да к Чижиковскому… Я все эти подворья, все ночлежки, все кабаки прошерстю… Я зубами землю грызть буду, чтобы этих выродков откопать, я сам, если надо костьми в неё лягу, а их найду и в землю же зарою! Ох, тяжко-то…

Николай Степанович вытащил бумажник и, вынув из него почти все деньги, протянул Романенко:

– Возьми, передай потом вдове.

– Спасибо. Им они теперь куда как кстати будут… И ведь толковый был мужик. Умный, честный… Сын младший полгода как на свет появился… А подонок, который его убил, может быть, в каком-нибудь кабаке теперь водку жрёт да девок непотребных щупает! Ох, тошно! Попадись он мне, так своими же руками бы… Но да я до них доберусь, или пусть меня дьявол заберёт. Господом Богом, Троицею Святой клянусь: достану их! Иначе и жить мне невозможно. Тут уж такой расклад: или я этого мерзавца Рахманова изловлю, или он меня на тот свет отправит. А вместе нам под одним небом не ужиться.

– Ты только поосторожнее, Василь Васильич. На рожон-то без надобности не лезь.

– Да мне что! – махнул рукой Романенко. – Я ведь от семи собак отгрызусь. Что со мной сделается? Да и легче мне: я ведь один, как перст. Только собою рискую. После меня ни вдовы, ни сирот не останется… Потому я ничего не боюсь и Рахманова достану, чего бы мне это ни стоило.

Некоторое время ехали молча. Василь Васильич грыз губу, уставясь в одну точку. Наконец, он зло буркнул:

– И что за погода такая проклятая? Из-за этого снега даже закурить невозможно… Вы-то, Николай Степанович, каким ветром на Неглинной оказались?

– К ростовщику одному заходил. Оказался дальним родственником и приятелем Лавровича.

– Поведал что-нибудь интересное?