Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

Окончание войны застало казаков в Югославии, Италии и Австрии, на территории, оказавшейся в руках союзников. В мае-июне 1945 года в южноавстрийском городе Лиенце казаки были переданы советским войскам (согласно тайным договорённостям, заключённым ещё в Ялте). Общая численность казачьих войск и казачьих семей, подвергшихся репатриации, составила более 50 тысяч человек.

Эти люди прекрасно представляли, что их ждёт на родине. Поэтому многие просто кончали жизнь самоубийством. И не только мужчины. Вот что пишет английский историк Николас Бетелл в книге «Последняя тайна»:

К обрыву подбежала молодая женщина с двумя малыми детьми. Секундное объятие матери, и одна девочка брошена ею в бездну водоворота. Другой её ребёнок, уцепившись за подол юбки, жалобно кричал: «Мама, не надо! Мама, я боюсь!» — «Не бойтесь! Я иду с вами!» — крикнула в ответ обезумевшая мать. Рывок, и второй ребёнок полетел в стремительные воды Дравы. Затем она подняла руку для крестного знамения: «Господи, прими душу грешную». И не донеся руку до левого плеча, прыгнула вслед за своими детьми.

Мы рассказываем это для того, чтобы читатель мог хотя бы примерно представить, с каким настроем попадали казаки в гулаговские лагеря. Сюда их дошло чуть более половины из их общего числа. Многих просто расстреляли (прежде всего — офицеров). Ненависть к Советской власти была пронесена ими через пламя войны и закалилась голгофой Лиенца — австрийского городка, где англичане выдали их Советам. В ГУЛАГе они ненавидели «начальничков» в военной форме, ненавидели общую массу арестантов, «пахавших» на эту власть, в том числе и «политиков», ненавидели «сук», воевавших в штрафных формированиях за Совдепию… Как справные хозяева и собственники, не питали они любви и к воровскому «братству», но относились к «уркаганам» терпимее, чем к остальным.

Конечно, в общей арестантской массе казаков было не так много. Но зато многие из них отличались злостью и агрессивностью. Иногда они действовали сами по себе. Но чаще всё же примыкали к «махновцам». Ведь чисто «казачьему» движению невозможно было бы просуществовать длительное время: мгновенно подвели бы «политическую» 58-ю статью и «расшлёпали» как «фашистов». А в уголовном «коллективе», как казалось казакам-арестантам, действовать было значительно проще и безопаснее.

Арестантское сообщество зорким своим глазом выделило эту группировку. Так их и называли — «казаки». Это слово в лагерях фактически стало синонимом и «беспредела», и «махновщины». «Казачить» кого-либо значило то же, что «беспредельничать», «обжимать», «дербанить». Лагерный бандитизм, грабёж получил язвительное название «казачий стос» (стос — популярнейшая блатная карточная игра, соответственно «казачий стос» — это беспроигрышная «игра», попросту раздевание).

Не следует, конечно, преувеличивать значения «казачьей волны» в уголовном мире. В блатном жаргоне и до 40-х годов существовал термин «казак». Правда, его значение было иным, причём на протяжении короткого времени несколько раз менялось. В 20-е годы, например, так порою называли крупных авторитетов, предводителей преступных групп, шаек. В середине 30-х «казаками» нередко называли тюремных надзирателей. Причём в качестве сигналов опасности наряду с «атас!», «зекс!», «вассар!» и другими было популярно ещё одно — «казаки!». То есть негативное определение «казак» в определённой мере могло быть перенесено на «беспредельщиков» по ассоциации с ненавистными «вертухаями», постоянно «щемившими» «честных бродяг» (мы наблюдали это уже со словом «сука»).

Однако и связь с реальными казаками послевоенного ГУЛАГа несомненна. У старых арестантов, с которыми мне довелось беседовать, нередко — и вне связи с «сучьей войной» — проскальзывали в разговоре выражения типа «злой, собака, как казак», «был там один какой-то бывший долбанный есаул», «он озверевший, с Дона, недобиток казачий» и т. д. Арестантский народ почему-то часто не слишком жаловал казаков — и прежде всего за их характер (в идеологическом плане, кстати, «казачья карта» к началу войны активно разыгрывалась официальными властями, которые заигрывали с казачеством; та же линия продолжалась и после войны — вспомним хотя бы фильм «Кубанские казаки»).

Надо отметить живучесть всех этих понятий в уголовно-лагерном языке. И до сих пор «беспредельщик», «махновец», «казак» обозначают бессовестных, наглых грабителей, не признающих ни общечеловеческих, ни арестантских, ни уголовных норм и «понятий».