Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

«ЗА КОЛОСКИ» — «сидеть за колоски» значило быть осуждённым за сбор оставшихся после уборки колосьев. По закону от 7 августа 1932 года за это давали 10 лет лагерей. Несмотря на параграф 1 этого документа, где подчёркивалось, что «тяжесть судебной репрессии по закону 7 августа направить не по отдельным случаям незначительных растрат и хищений, а по случаям крупных злостных и организованных хищений и растрат», основной удар пришёлся как раз по рядовым колхозникам, которые зачастую просто пытались не умереть с голоду.

Отношение «блатных» к зэкам из простонародья в разные периоды было разным. В 30-е годы оно ярко выразилось в поговорке — «Вор ворует, фраер пашет». В то время в местах лишения свободы царил произвол «блатного мира». Профессиональные преступники считали, что могут делать с фраерами и «мужиками» всё, что вздумается. Заставляли работать на себя, отбирали посылки, передачи, издевались… «Мужицкая» масса не осмеливалась выступить против.

Положение стало понемногу меняться с конца 30-х годов, особенно в 1937–1938 гг., когда по лагерям прокатилась волна массовых расстрелов — в том числе знаменитые «гаранинские» и «кашкетинские». Конечно, расстрелы эти прежде всего коснулись 58-й «политической» статьи. Но удар приняли на себя и представители профессионального преступного мира (см. очерк «Сталинская перековка…»).

После массовых расстрелов 30-х годов дикий беспредел в лагерях немного пошёл на убыль. Правда, пока ещё совсем незначительно. «Воры» всё так же — даже в суровые военные годы — заставляли «мужиков» «пахать» на себя, облагали их денежной данью, «половинили» передачи и т. д. Поэтому и «мужики», и «фраерский» мир «законников» люто ненавидели.

Однако до определённого времени давать отпор профессиональным уголовникам не решались. И прежде всего из-за своей полной неорганизованности. Преступное «братство», уступая по численности основной массе арестантов, значительно превосходило её в сплочённости и жестокости.

А основная «масть» в запроволочном мире кто?

«Мужик». Это примерно то же, что в свободном обществе подразумевается под словом «обыватель», «широкие слои населения», «молчаливое большинство». «Мужик» — тот, кто привык «пахать», «вкалывать», «мантулить», не лезть на рожон, не нарываться на неприятности.

Хотя рассматривать «мужиков» как однородную инертную массу было бы неправильным. «Мужики», они тоже разные…

Несмотря на строго определённое место в гулаговской иерархии, «мужицкая» каста внутри подразделялась на сообщества — соответственно поведению и характеру арестантов.

Прежде всего, надо отметить отличие касты «мужиков» от «фраеров» («фраеров», конечно, в гулаговском, а не в современном значении этого слова). «Мужики» — люди основательные, знающие жизнь, те, кто стремится и умеет приспособиться к любым условиям, в которые попадает. Те, кто умеет работать и работы не боится. «Фраера» — арестанты, не приспособленные не только к лагерной жизни, но и к жизни вообще (как её понимает «благородный преступный мир»). То есть не знавшие настоящего физического труда, не умеющие постоять за себя, не знакомые с ремеслом. Обычно «фраерами» называли «гнилую интеллигенцию», управленцев, городских жителей, привыкших к относительному комфорту.

Бывший лагерник Жак Росси в своём «Справочнике по ГУЛАГ у» пишет: «Мужик — тот, кто не принадлежит ни к какой лагерной группировке; но, в отличие от фраера, знает воровские правила и лагерную жизнь». Таких знающих «блатные законы», умеющих ладить с ворами, постоять за себя арестантов, обычно называли «воровскими мужиками». Или ещё — «авторитетный мужик», «мужик-авторитет». Или — «мужик-человек» (напомним, что «человеком» называл себя «блатной»; «люди» — общая характеристика «воров», «законников»), «Воровской мужик» регулярно «отстёгивает» в «общак», передаёт объёмы работ неработающим «уркам» (причём может делать это не безвозмездно, а за определённую мзду), пишет часть нормы выработки на воров, стоит на их стороне в стычках с администрацией и т. д. Поэтому и воры относятся к такому зэку соответственно, нередко защищают его от беспредела со стороны зарвавшихся «коллег», решают бытовые споры в его пользу и пр. В арестантском фольклоре существуют даже поговорки на этот счёт. Например — «Авторитетный мужик блатнее иного жулика».