Читаем Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.) полностью

Другая группа «мужиков» — так называемые «шершавые», «колючие» и т. д. То есть люди, которые умеют дать отпор, «полаяться», «взять на горло», а нужно — так и пустить «кровавую юшку», не особо разбирая, насколько «блатнее» противник. Таких в ГУЛАГе было значительно меньше. Но тоже встречались, особенно из тех, кто был ожесточён, потерял семью и родственные связи, отчаялся и мало дорожил своей жизнью. Вообще подобного рода людей (даже безотносительно к их «масти») принято называть «духариками», «духовыми», «духами» («дух в нём есть», говорят уважительно), а то и ещё более хлёстко — «чумовой», «чума» (свяжешься с таким и можешь сгореть в одночасье, как от чумы).

Этих «блатные» тоже особо не трогали, хотя при случае стремились расправиться втихую, либо чужими руками, либо скопом («кодлой»). Дабы другим неповадно было.

Колоритную фигуру представляют собою и «некрасовские мужички». Это — характеристика хитрого, изворотливого зэка, который постоянно ищет, выбирает, где ему будет лучше, исходя из собственных интересов. Он прибиваемся то к одной, то к другой группировке, подлаживается под разных людей, если это ему выгодно. Полагаться на такого человека нельзя. «Ишь, вертится, как ужака под вилами», говорят о нём лагерники неодобрительно. В названии этой категории заключённых арестантский мир остроумно осмыслил содержание некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо», где мужики бродили по всей России и искали счастливую долю.

Остальная мужицкая масса получила от воровского мира пренебрежительное прозвище — «мерины» (толку от них всех, как от меринов), или просто — «перхоть».

«Сучья война»: между молотом и наковальней


Рассказывая о великой резне в воровском мире после войны (очерк «Блатные против сук»), мы лишь вскользь коснулись роли «мужицкого» сообщества в «сучьих войнах». Конечно, в большинстве своём «мужики» старались не вмешиваться в эти кровавые «разборки», соблюдая молчаливый нейтралитет. Да и их особо не трогали ни «воры», ни «суки». «Мужик», как говорится, он и в Африке «мужик». Любопытны в этой связи рассуждения старого лагерника Ахто Леви в его романе «Мор»:

Да что мужику бояться! Воры, суки и прочие — они должны знать, в какую зону им можно, а в какую нет, от этого зависела их честь, у кого она была, или жизнь. Ну, а мужик… Здесь, как у феодалов: рыцари дрались и убивали шпагой, мужика же, если он заслужил, должны были не столько карать, сколько наказывать, и делать это можно было либо плетью, либо палкой. К правильному мужику отношение воров благожелательное, а правильность мужика — это на усмотрение господ… Чего ему бояться, когда он нужен и ворам, и сукам, и генералам, и премьер-министрам?

И всё же в этой кровавой «мясне», «резне» определённое сочувствие «мужиков» было на стороне «честных воров». Вскользь мы уже касались этого в очерке о «сучьей войне», но теперь остановимся подробнее.

Почему же «мужики» понемногу склонялись на сторону «законников»? Да потому, что в ходе резни «честняки» уже сами искали поддержки основной массы арестантов. В принципе, конечно, и «воры», и «суки» были одного «блатного замеса». Только «суки» переметнулись на сторону администрации ГУЛАГа, обретая в таком союзе поддержку и защиту для себя. Только ведь нутро у них от этого не переменилось! Они по-прежнему не желали работать, вели привычный издавна образ жизни с пьянками, картами, «курочили сидоры» основной безропотной массы арестантов.

«Сукам» не нужны были ни сочувствие, ни поддержка «мужицкой» и «фраерской» массы. Чувствуя поддержку лагерного начальства, они вели себя, как хозяева положения.

«Вору» же настраивать против себя «мужика» было бы полным безрассудством: «начальнички» за «законника» не заступятся, а если «мужик» объединится с «суками» (которые на словах выступали «народными защитниками»), то «ворам» — конец. «Вилы», говоря на блатном жаргоне.

И «воровской закон» стал меняться; «мужик» это ощутил. И стал «мужик» даже немного «жалеть» «честного вора».

Это заметно, например, в рассуждениях того же Леви:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Медвежатник
Медвежатник

Алая роза и записка с пожеланием удачного сыска — вот и все, что извлекают из очередного взломанного сейфа московские сыщики. Медвежатник дерзок, изобретателен и неуловим. Генерал Аристов — сам сыщик от бога — пустил по его следу своих лучших агентов. Но взломщик легко уходит из хитроумных ловушек и продолжает «щелкать» сейфы как орешки. Наконец удача улабнулась сыщикам: арестована и помещена в тюрьму возлюбленная и сообщница медвежатника. Генерал понимает, что в конце концов тюрьма — это огромный сейф. Вот здесь и будут ждать взломщика его люди.

Евгений Евгеньевич Сухов , Евгений Николаевич Кукаркин , Евгений Сухов , Елена Михайловна Шевченко , Мария Станиславовна Пастухова , Николай Николаевич Шпанов

Приключения / Боевик / Детективы / Классический детектив / Криминальный детектив / История / Боевики