Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

— Кто такой настоящий вор? — терпеливо разъясняли «идеологи» «воровского движения». — Им по блату не станешь. Вор своё звание выстрадал. Он полжизни по этапам «плавал», страдал за «братву», чахотку по тюрьмам зарабатывал… Он крест на шею надел. Знаешь, почему в воры крестят? Потому что он за всех арестантов крест несёт! Если «суки» беспредельничают или, к примеру, «менты» на «зоне» несправедливость творят, «мужик» может промолчать или в уголке отсидеться. А вор обязан за арестанта голос поднять! Вору скрываться по «масти» не положено. Он, как на «зону» входит, сразу объявляется! И народ знает: если это — вор, то в лагерях порядок будет! И любой спор между «сидельцами» он справедливо решит. Воры — это святые люди.

Созданию этого образа содействовали сами власти, работники исправительно-трудовой системы. «Воры» действительно страдали, действительно помогали арестантам (небескорыстно, львиную долю оставляя себе, паразитируя на «мужике» — но помогали! Создав при этом «теневую экономику» и «теневое государство» внутри лагерной системы). «Законники» стали постепенно вновь негласными хозяевами «зон» — иногда непосредственно, но чаще через своих «положенцев», «смотрящих» — арестантов, отвечающих за состояние дел в той или иной колонии, тюрьме, лагере.

На руку «ворам» оказалась и система «самодеятельных организаций осуждённых» — тех самых коллаборационистов из числа арестантов, которые стали сотрудничать с администрацией мест лишения свободы. Согласно новым порядкам, если осуждённый надеялся получить в «зоне» определённые льготы (предусмотренные законодательством), а тем более рассчитывал освободиться раньше срока или уйти в колонию-поселение, — он обязан был вступить в ряды так называемых «общественников». Иначе рассчитывать на поблажки не приходилось. Вступление в актив рассматривалось как один из важнейших критериев «исправления и перевоспитания» осуждённого.

Сами «активисты» между тем использовались администрацией как проводники её идей, для дополнительного «пресса» арестантов, для тайного сбора информации (т. е. в качестве так называемого «негласного элемента») и т. д. Очень быстро оказалось, что чаще всего в актив идут осуждённые, которые стремятся отхватить хотя бы частичку «власти» над себе подобными, выслужиться перед начальством, добиться всякого рода привилегий.

А кое-какая власть у них действительно была. Совет коллектива отряда, колонии рассматривал дела о поощрениях или наказаниях осуждённых, давал характеристики на условное или условно-досрочное освобождение. (Собственно, так же дело обстоит и поныне).

Понятно, что часто это делалось под диктовку «начальничков». Но ведь и мнение людей в погонах формировалось нередко «с подачи» «лохмачей» (активистов).

Очень скоро арестанты стали рассматривать «общественников» примерно так же, как «полицаев» во время войны. Не последнюю роль в формировании такого мнения сыграли и «воры». Но справедливости ради отметим: основная доля вины лежит всё же на администрации мест лишения свободы. Один из лагерников вспоминает:

В 50-е годы не было такого наушничества в лагерях. Были некоторые, кто исподтишка ходил к начальнику докладывать, доносить, — без этого не бывает, но такой массовости, как в 70-80-е годы, не было…