Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Худшие опасения Александра сбылись. «Тихий голос» Горчакова потерял свою силу убеждения, Бисмарк действовал в интересах Пруссии, объединился с Британией и со вчерашним врагом – Австрией и одержал решительную победу: России пришлось примириться с потерей независимости Болгарии, в Боснию и Герцеговину введены австрийские войска, а Англия захватила Кипр. Но сохранили свою независимость, хотя и утратили часть территорий, Сербия, Черногория и Румыния, а Россия получила часть территории Кавказа. В очередной раз равновесие между европейскими державами было восстановлено, и в очередной раз – не надолго.

С российской стороны Берлинский трактат от 1 (13) июля 1878 года подписали князь А.М. Горчаков, граф П.А. Шувалов (посол в Лондоне) и П.П. Убри (посол в Берлине). Но Горчаков был болен и большую часть переговоров вел Шувалов. Сам Александр Михайлович вспоминал об этом событии так: «Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере». И уверял, что когда он дал прочитать свои воспоминания императору, то Александр написал рядом с этой фразой: «И в моей тоже».

* * *

Далеко не все сторонники молодого императора были в восторге от старого дипломата.

«После Крымской войны, – писал предводитель славянофилов Иван Сергеевич Аксаков, – наступил в истории нашей дипломатии тот период ничтожества, позор которого не только не потонул в блеске наших достославных военных подвигов 1877 г., но, напротив, сумел затмить даже и этот блеск; период, который венчался Берлинским трактатом, этим срамным клеймом, выжженным на челе победоносной России, период, в котором только и есть одна блистательная страница – дипломатический отпор дипломатическому общему на нас походу Европы во время последнего польского мятежа, – но и этот отпор произведен был нашей дипломатией не самою по себе, а под натиском общественного мнения России».

Он подразумевал Польское восстание 1863–1864 года, когда Россия столкнулась с сопротивлением Англии, Австрии и Франции, поддержавших стремление поляков к независимости. Тогда, в апреле 1863 года, Горчакову удалось, используя «политику тихого голоса», убедить страны Европы, что такая «подножка» России будет не в их интересах. В начале 1864 года последние отряды восставших разгромили. Позже, уже в Баден-Бадене, доживая последние дни, Горчаков будет с убежденностью говорить, что «Россия по отношению к этому краю должна, разумеется, смотреть на него, как на свою необъемлемую часть. Раз борьба покончена мечом, раз история решила эту борьбу в пользу России – Польша не должна быть отделена от судьбы России, каждое восстание должно быть немедленно подавлено мечом. Но на России, на русском народе и на его правительстве лежит священная обязанность не вызывать этих восстаний, не давать повода к братоубийственной резне». И советовал помнить, что «по отношению к Польше, стране цивилизованной мы должны действовать вполне по-европейски. Гуманность должна руководить нашими действиями. Отсутствие произвола, честное исполнение установленных законов, забота о развитии в крае просвещения, торговли и промышленности, вообще забота как о нравственном, так и о материальном благосостоянии народа в особенности должны отличать действия русского правительства в пределах польского народа и тем заменить ему отсутствие политических прав», но кажется обаяние «тихого» голоса Горчакова больше не действовало на тех, кто называл себя русскими патриотами.

Жена Аксакова, дочь Федора Ивановича Тютчева, бывшая фрейлина Марии Александровны, высказывалась еще резче: «Я очень боюсь, что недалек тот час, когда Государь и князь Горчаков поймут, что, несмотря или, скорее, вследствие их двойственной политики, они оказались увлеченными на совершенно ложный путь и нарушили честь России, не выиграв ничего положительного для нее», а летом 1878 года: «…судьба преимуществ, с таким трудом завоеванных ценой кровавых жертв и беспримерных побед; она должна отдавать себе отчет в том, что все ее столь серьезные интересы переданы в руки старика, князя Горчакова, наполовину впавшего в детство, для которого его общеизвестное тщеславие всегда стояло выше серьезных соображений и патриотических чувств».