Великие художники: избранные жизнеописания

Сколь великим поощрением таланту может служить награда, знает всякий, кто доблестно подвизался на своем поприще и кто хоть сколько-нибудь был за это вознагражден, ибо в ожидании почестей и наград ни лишения, ни труды, ни усталость – всё нипочем; мало того, талант приобретает от этого с каждым днем всё больше славы и признания. Правда, не всегда находится человек, который сумел бы распознать, оценить и вознаградить чей-либо талант так, как признан был талант Андреа Мантеньи, который родился в Мантуанской округе, в семье скромнейшего происхождения и которого, хотя он ребенком пас стада, судьба и дарование настолько возвысили, что он заслужил звание рыцаря, как о том будет сказано в своем месте¹. Когда он подрос, его отвезли в город и определили по живописной части к Якопо Скварчоне, падуанскому живописцу², и этот – как пишет мессер Джироламо Кампаньола к мессеру Леонико Тимео, греческому философу³, в одном своем латинском письме, в котором он сообщает сведения о некоторых старинных художниках, служивших падуанским синьорам из дома Каррара, – и этот Якопо взял его к себе в дом и вскоре, распознав в нем прекрасное дарование, его усыновил. Отнюдь не считая себя лучшим живописцем в мире и желая, чтобы Андреа научился большему, чем знал он сам, Скварчоне заставлял его очень много упражняться на слепках, отлитых с античных изваяний, а также на живописных картинах, каковые холсты он выписывал из разных мест, в особенности же из Тосканы и из Рима. Таким образом, при помощи этих, а также и других приемов Андреа многому научился в своей юности. Немалой помощью и побуждением к науке послужило ему соревнование с другими учениками его приемного отца и учителя: с болонцем Марко Дзоппо, с Дарио из Тревизо и с падуанцем Никколо Пиццоло. После того как Андреа, которому в то время еще не исполнилось семнадцати лет, написал образ главного алтаря в церкви Санта София в Падуе, вещь, которая кажется исполненной старым опытным художником, а не юношей, Якопо Скварчоне получил заказ на роспись капеллы Св. Христофора, что в церкви августинских братьев-отшельников в Падуе, и поручил ее вышеназванному Никколо Пиццоло и Андреа. Никколо написал в ней Бога Отца, восседающего во славе в окружении учителей Церкви, и его росписи считались впоследствии не уступающими по качеству работам Андреа в той же капелле⁴. И действительно, если бы Никколо, который сделал мало вещей, но исключительно хорошие, получал столько же радостей от живописи, как от игры оружием, из него вышел бы отличный художник и он бы дольше прожил на этом свете, ибо, находясь всегда при оружии и имея много врагов, он однажды, возвращаясь с работы, подвергся нападению и был предательски убит. Насколько я знаю, от него не осталось других вещей, если не считать еще одного изображения Бога Отца⁵ в капелле Урбана Префекта⁶.

Итак, Андреа, оставшись один, исполнил в означенной капелле четырех евангелистов, которых очень хвалили⁷. А так как из-за этих и других вещей стали от Андреа ожидать очень многого и надеялись, что из него выйдет то, что и вышло в действительности, венецианский живописец Якопо Беллини, отец Джентиле и Джованни и соперник Скварчоне, решил выдать за Андреа одну из своих дочерей, сестру Джентиле. Когда об этом услыхал Скварчоне, он так разгневался на Андреа, что они навсегда остались врагами; и насколько прежде Скварчоне всегда хвалил работы Андреа, настолько он с тех пор всегда стал их открыто осуждать⁸, больше же всего он без зазрения совести осуждал живопись Андреа в упомянутой нами капелле Св. Христофора, говоря, что это вещи плохие, ибо в них художник подражал античным мраморам, на которых нельзя в совершенстве научиться живописи, так как камни всегда сохраняют свойственную им твердость и никогда не имеют мягкой нежности тел и живых предметов, которые гнутся и совершают разные движения; причем он прибавлял, что Андреа гораздо лучше исполнил бы эти фигуры и они были бы более совершенны, если бы он их сделал цвета мрамора, а не такими пестрыми, ибо вещи эти кажутся не живыми, а скорее похожими на древние мраморные статуи или нечто в этом роде.

Такого рода упреки ранили душу Андреа, но, с другой стороны, они оказались для него очень полезными, ибо, зная, что Скварчоне был в значительной степени прав, он принялся за изображение живых людей и настолько в этом преуспел, что в одной из картин, которую ему оставалось сделать в этой капелле, он показал свое умение извлекать из живых и созданных природою вещей столько же хорошего, сколько и из произведений искусства.