Возвращаясь же, наконец, к этому самому Пьетро, скажу, что из работ, выполненных им в названном монастыре, сохранилось лишь то, что было написано на дереве, так как все, написанное фреской, было во время осады Флоренции вместе со всеми этими сооружениями уничтожено, доски же были перенесены к воротам Сан Пьер Гаттолини, где названной братии было предоставлено помещение в церкви и монастыре Сан Джованнино. Таким образом, и обе доски, находившиеся на вышеописанной преграде, были расписаны Пьетро; и на одной из них был Христос в саду и спящие апостолы, в которых Пьетро показал, насколько сон сильнее всяких забот и огорчений, изобразив их спящими в весьма удобных положениях. На другой же он изобразил Плач по Христу, а именно Христа на коленях у Богоматери в окружении четырех фигур не менее прекрасных, чем другие, в его манере, и, между прочим, изобразил он названного Усопшего Христа совсем окоченевшим, словно он так долго находился на кресте, что ветер и холод довели его до этого состояния, почему его и поддерживают Иоанн и Магдалина, убитые горем и все в слезах. На другой доске он с бесконечной тщательностью написал Распятие с Магдалиной, а у подножия креста – Св. Иеронима, Св. Иоанна Крестителя и блаженного Джованни Коломбини, основателя этого ордена4
. Три эти доски сильно пострадали и сплошь потрескались всюду, где темные места и тени; а происходит это оттого, что первый слой красок, накладываемый в ходе работы на мастику (ведь всегда накладываются три слоя красок один на другой), не вполне высыхает, а со временем, подсыхая, тянет за собой всю толщу верхних слоев и вызывает в них трещины; Пьетро же знать этого не мог, ибо в его время как раз только начали писать как следует масляными красками.И вот, так как работы Пьетро весьма одобрялись флорентинцами, один из приоров того же монастыря братьев во Христе, любитель искусства, поручил ему написать на стене первого двора Рождество с волхвами в мелкой манере, что и было доведено им до совершенства с большим изяществом и блеском; там, среди бесчисленного множества разнообразных голов, было немало и портретов с натуры, в том числе голова Андреа Верроккио, его учителя. В том же дворе он написал фриз над арками колонн с отлично написанными головами в естественную величину, среди которых была голова названного приора, написанная столь живо и в такой хорошей манере, что опытнейшие художники признавали ее лучшей вещью, когда-либо сделанной Пьетро. Ему же в другом дворе над дверью, ведущей в трапезную, была заказана история, как папа Бонифаций утверждает орден блаженного Джованни Коломбино, где он изобразил восемь монахов из названного братства и уходящую вдаль перспективу, которая получила большое одобрение и по заслугам, ибо это было его специальностью. Под ней на другой истории он начал «Рождество Христово» с несколькими ангелами и пастухами, в очень свежем колорите, а над дверями названной молельни он написал в арке три полуфигуры – Богоматери, Св. Иеронима и блаженного Иоанна – в манере столь прекрасной, что работа эта почиталась одной из лучших фресок, когда-либо написанных Пьетро. Названный приор, как мне приходилось слышать, весьма отличался изготовлением ультрамариновой лазури, и, так как ее у него было в изобилии, он требовал, чтобы Пьетро применял ее как можно больше во всех вышеназванных работах; однако он был столь скаредным и недоверчивым, что, не доверяя Пьетро, всегда хотел присутствовать при том, когда Пьетро пользовался лазурью в своей работе. Пьетро же, который от природы был прямым и честным, и от других желал лишь того, что полагалось за его труды, обижался на недоверчивость приора и потому решил его пристыдить. И вот, приготовив сосуд с водой и разметив то ли на одеждах, то ли еще на чем те места, которые собирался делать голубыми и белыми, Пьетро заставлял приора, жадно вцепившегося в мешочек, всё время подсыпать ультрамарин в баночку с водой для разведения, а затем уже, приступив к работе, он после каждых двух мазков опускал кисть в воду, так что краски в воде оставалось больше, чем попадало на работу; приор же, который видел, что мешочек пустеет, а на работе ничего не появляется, нет-нет да и приговаривал: «Ах, сколько же ультрамарина поглощает эта известия!» – «Сами видите», – отвечал Пьетро. Когда же приор ушел, Пьетро собрал ультрамарин, который остался на дне сосуда, и, улучив время, возвратил его приору со словами: «Это ваше, отче! Учитесь доверять честным людям, которые никогда не обманывают тех, кто им верит, но зато сумеют, если захотят, обмануть таких недоверчивых, как вы».