Великие художники: избранные жизнеописания

Во время работы над этим портретом Андреа написал для того же мессера Оттавиано отдельно на особом холсте голову кардинала Джулио деи Медичи, будущего папы Климента, наподобие портрета папы Льва, написанного Рафаэлем. Голова эта, прекрасно написанная, была впоследствии подарена мессером Оттавиано старому епископу деи Марци⁵⁷.

Когда же спустя некоторое время мессер Бальдо Маджини из Прато пожелал для церкви Мадонна делле Карчери в том же Прато заказать великолепный живописный образ, для которого он в этой церкви уже заранее поставил достойнейшее мраморное обрамление, ему в числе многих других живописцев был рекомендован Андреа. И вот мессер Бальдо, который хотя не очень-то в этом разбирался, но все же склонялся скорее к нему, чем к кому-либо другому, дал ему вроде как понять, что заказ будет дан ему и никому больше. Как вдруг некий Никколо Соджи из Сансовино, имевший кое-какие связи в Прато, был представлен мессеру Бальдо для выполнения этой работы и получил такую поддержку от людей, утверждавших, что лучшего мастера не найти, что он и получил заказ на картину. В это время сторонники Андреа послали за ним, и он отправился в Прато вместе с Доменико Пулиго и другими живописцами, его друзьями, в твердой уверенности, что заказ принадлежит ему. Однако по прибытии туда он обнаружил, что Никколо не только переубедил мессера Бальдо, но оказался к тому же настолько наглым и дерзким, что в присутствии мессера Бальдо предложил Андреа побиться с ним об заклад на любую сумму денег, которую получит тот, кто напишет лучше. Андреа, который знал ему цену, не растерялся и, несмотря на обычную свою скромность, ответил: «У меня здесь с собой подмастерье, правда совсем еще новичок, и если ты хочешь с ним в этой игре потягаться, я за него поставлю деньги, ибо ни за что не соглашусь иметь дело с тобою, ведь если выиграю я, то мне от этого чести не прибудет, а если я проиграю, то позор мне будет величайший». Мессеру Бальдо он сказал, чтобы тот отдал работу Никколо, который, мол, выполнит ее так, что она на базаре наверняка понравится любому. Сам же он вернулся во Флоренцию.

Там ему поручили написать алтарный образ для Пизы, состоявший из пяти частей⁵⁹; он впоследствии был установлен в церкви Мадонны ди Санта Аньезе, что у стен города между старой крепостью и собором. В каждой части он поместил по фигуре, написав по обе стороны чудотворной Мадонны Св. Иоанна Крестителя и Св. Петра, на других же частях Св. великомученицу Екатерину, Св. Агнесу и Св. Маргариту, фигуры которых каждая своей красотой повергает в удивление любого, кто на них посмотрит, и которые почитаются самыми прелестными и самыми красивыми женщинами, когда-либо им написанными.

Монах-сервит мессер Якомо приказал одной женщине, во исполнение и в замену данного ею обета, чтобы она заказала над дверью бокового, обращенного к дворику фасада Нунциаты фигуру Богоматери. И вот самолично отправившись к Андреа, он сказал, что ему необходимо истратить эти, правда небольшие, деньги, что, по его мнению, это не так уж плохо для Андреа, который так прославился другими своими работами в этом монастыре, и что лучше, если он, Андреа, а не кто другой, выполнит и эту работу. Андреа был человеком, скорее, мягким и, слушая уговоры отца Якомо, думая о пользе и о славе, ответил, что сделает это охотно; и вскоре же приступив к работе, он написал фреской прекраснейшую Мадонну, сидящую с младенцем на руках в присутствии Св. Иосифа, облокотившегося на мешок и углубившегося в чтение раскрытой перед ним книги⁶⁰. Вещь эта такова, что ему удалось показать в ней, насколько он по рисунку, по естественности и высокому качеству колорита и, наконец, по живости и объемности изображения далеко превзошел и опередил всех своих предшественников. И действительно, произведение это и без чужих похвал само говорит за себя, как нечто поразительное и из ряда вон выходящее.

В дворике сообщества Скальцо не хватало для полного его завершения только одной истории. И вот Андреа, который, повидав начатые, но не законченные Микеланджело фигуры для ризницы Сан Лоренцо, за это время укрупнил свою манеру, приступил к этой последней истории и, дав в ней лучший образец своих новых достижений, изобразил Рождество Св. Иоанна Крестителя в великолепнейших фигурах, значительно лучших и более объемных, чем те, которые были им раньше написаны в этом же месте⁶¹. В числе прочих особенно хороша женщина, подносящая новорожденного к ложу, на котором возлежит Св. Елизавета, в свою очередь – фигура исключительной красоты. Захария же, который, положив на одно колено лист бумаги и придерживая его одной рукой, другой пишет на нем имя сына, делает это так живо, что ему не хватает только дыхания. Подобным же образом великолепна сидящая на скамейке старуха, которая подсмеивается над родами той другой старухи и проявляет в движениях тела и лица полное подобие тому, что мы видим в природе.