В ту же ночь Шемяка отправил в Троицкий монастырь своего соучастника, князя Ивана Можайского, со многими его и своими людьми. На следующий день, во время литургии, когда великий князь был в церкви, к Троице прискакал какой-то Бунко с известием, что Шемяка и князь Можайский идут на великого князя. Но Василий не поверил Буйку, как прежде еще перебегавшему на сторону Шемяки, приказал прогнать его с монастырского двора, неподалеку от которого его даже побили сторожевые ратные люди. «Сии смущают нас, — говорил Василий Васильевич по поводу известия Бунка, — а яз с своею братьею в крестном целовании, то како может быти тако?» Тем не менее он послал к Радонежу сторожевых людей. Князь Можайский, чтобы благополучно пробраться к Троице, применил хитрость: изготовлено было множество саней с рогожами и полостями, под которыми скрывалось по два вооруженных ратника, а третий при каждых санях должен был идти сзади, как будто извозчик за обыкновенным возом. Когда эти возы минули великокняжескую стражу, вооруженные ратники повыскакали из саней и напали на сторожевых людей, которым невозможно было спастись хотя бы бегством, так как везде лежал глубокий снег. Когда великий князь сам убедился в истине известий Бунка, когда враги его уже подошли к монастырю, он бросился в конюшню, но наготове не было ни одного коня, так что ему пришлось скрыться в Троицкой каменной церкви, где его запер пономарь. Прежде всех на монастырский двор прискакал один из Константиновичей, советников Шемяки, Никита, а потом и сам князь Иван Можайский, который спрашивал, где великий князь. Услышав знакомый голос, Василий Васильевич сказал: «Брате! помилуйте мя, не лишите мя зрети образа Божиа и пречистыя Матери Его и всех святых Его; не изыду из монастыря сего и власы главы своея зде остригу». После этого он сам отомкнул двери храма и с иконой вышел к князю Можайскому, которому напомнил об обоюдном крестном целовании на том, чтобы не мыслить друг другу лиха. Князь Иван сказал, что над ними самими учинится лихо, если они пожелают лиха ему, великому князю; «но се творихом, продолжал князь Можайский, христианства ради и твоего окупа: видевше бо се татари пришедшия с тобою облегчать окуп, что ти царю давати». Великий князь, поставив икону на место, с горьким плачем начал молиться; князь же Иван, выходя из церкви, приказал Никите Константиновичу взять его. «Пойман еси Богом и великим князем Дмитреем Юрьевичем», — сказал Никита великому князю, когда тот по окончании молитвы спросил, где брат его, князь Иван. «Да будет воля Божия!» — сказал великий князь на слова Никиты. В простых санях Василия отвезли в Москву. Но враги его, увлекшись, забыли про его детей, которые укрылись на монастырском дворе. Они с оставшимися при них людьми в ту же ночь бежали к Юрьеву в село Боярково к князю Ивану Ряполовскому, который вместе с братьми своими, Семеном и Димитрием, и со всеми людьми своими бежал в Муром и здесь затворился с детьми Василия. Между тем 14 февраля Василия привезли в Москву и посадили на Шемякином дворе, а 16 февраля ночью ослепили и вместе с великой княгиней Марией отослали в заточение в Углич, а мать его Софью отправили в Пухлому. Чтобы придать законную силу своим действиям и поступкам, враги Василия перед ослеплением исчисляли его вины. «Чему еси, — говорили они, — татар привел на Русскую землю и городы дал еси им и волости подавал еси в кормление? а татар любишь и речь их паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром». Такие обвинительные пункты были выставлены со стороны Шемяки. Нельзя не заметить, что когда он привлекал на свою сторону других князей, то выставлял другую вину великого князя: обязательство отдать хану великое княжение и княжения других князей. Между тем приверженцы Василия Васильевича, князь Василий Ярославич Боровский, шурин Василия, и князь Семен Иванович Оболенский бежали в Литву, а дети боярские и все люди московские били челом Шемяке и приведены к крестному целованию. Не хотел только присягать воевода Федор Басенок, и Шемяка приказал заковать его в цепи. Но Басенок сошелся с своим приставом и вместе с ним бежал в Коломну, где некоторое время скрывался у своих приятелей, а потом привлек на свою сторону многих людей, пограбил с ними Коломенский уезд и ушел в Литву к Василию Ярославину. Тот получил от великого князя Литовского в вотчину Брянск, Гомей, Стародуб, Мстиславль и другие места. Первый из названных городов он отдал князю Оболенскому и Басенку… Но возвратимся к Москве. Непрочность Шемяки на великокняжеском столе сказалась в первые же дни его княжения: все негодовали на него, желая видеть на великокняжеском столе Васили я, и не только негодовали, «но и на самого мысляху», — так что когда Шемяка узнал, что дети Василия заперлись в Муроме, то сам боялся забрать их, а призвал к себе рязанского (и муромского) епископа Иону и, обещая дать ему митрополию, а также освободить Василия Васильевича и дать ему «отчину… доволну», просил отправиться в Муром и взять детей Василиевых под свое святительское ручательство в их безопасности («на свой патрахель»). Епископ отправился в Муром и передал князьям Ряполовским желание Шемяки. Ряполовские на совете пришли к тому заключению, что лучше положиться на слова святителя, чем ожидать, когда их с княжичами Шемяка возьмет силой. Они сказали епископу, что исполнят требование Шемяки, но только «без крепости» не отпустят детей великого князя, а потому владыка должен взять их в соборной Рождественской церкви «у Пречистые с пелены на свой патрахель». Так и сделали. Это означало, что владыка ручается, своим святительским саном, за безопасность принимаемых им детей великого князя. Иона с детьми Василия прибыл 6 мая в Переяславль, где тогда находился Шемяка. Последний принял княжичей с притворною лаской, звал к себе на обед и одарил их, а на третий день, в сопровождении того же епископа Ионы, отправил их в Углич к отцу в заточение. Братья Ряполовские, видя коварство Шемяки, начали придумывать средства к освобождению великого князя. К ним в той же мысли пристали: князь Иван Стрига, Иван Ощера с братом Бобром, Юшка Драница, Семен Филимонов с детьми, Русалка, Руно и многие другие боярские дети. Они условились собраться под Угличем в полдень Петрова дня. Семен Филимонов явился вовремя, а Ряполовские принуждены были уйти за Волгу к Белоозеру, так как Шемяка узнал об их замыслах. Последний с Углича послал за ними со множеством людей Василья Вепрева и Федора Михайловича, которые должны были соединиться при устье Шексны. Федор не подоспел вовремя к Вепреву, и последнего Ряполовские побили на устье Мологи, а потом обратились к устью Шексны на Федора, который бежал от них за Волгу. После этого Ряполовские пошли по Новгородской земле в Литву и пришли в Мстиславль к Василию Ярославичу Воровскому, к которому потом явились еще многие из бывших и не бывших в сообщничестве с Ряполовскими. Они начали побуждать боровского князя к освобождению углицкого узника[369]
.