Великие личности и эпохи через литературу

Если рассматривать произведение Толстого с точки зрения эпического мышления, то и здесь мы увидим, как мифологический архетип города проявляет себя в полной мере. Прежде всего это касается древней столицы Москвы. Заметим, что западный Петербург ассоциируется у Л. Толстого с чем-то лживовнешним, далеким от исконно русского, в то время как Москва воплощает собой саму душу народа. Вспомним, что и Бородинское сражение – это прежде всего сражение, предпринятое ради защиты подлинной столицы. Пожар Москвы, а перед этим уход людей из города – все это проявление некого бессознательного, роевого, то есть космического начала в каждом русском. Именно в Москве Пьер собирается убить Наполеона и тем самым совершить очистительный акт или принести «космическую жертву», видя во французском императоре воплощение самого антихриста.

Соответственно и Бородинское сражение станет еще одним воплощением очистительной «космической жертвы», позволяющей от разобщенности интересов отдельных людей прийти к осознанию некой общности, данной свыше. Сцена, когда накануне сражения в расположении русских войск устраивают грандиозный молебен и несут икону Богоматери, позволяет говорить о жертвенном начале, а огромное количество убиенных, искалеченных и раненых является неким искуплением и омовением кровью перед лицом вновь открывшихся целому народу нравственных истин, одна из которых, по мнению Л. Толстого, должна была воплотиться в виде декабристского движения.

«Массовая культура» как явление ноосферы

На современном этапе почти всеми отмечается необычайный рост и особая роль массовой беллетристики, как в современном литературном процессе, так и в литературном процессе прошлых эпох. Отечественное литературоведение уже откликнулось на это явление рядом новых публикаций, но проблема еще далека от полного разрешения. Как справедливо отмечает Ю. М. Лотман, «живой литературный процесс никогда не обладает такой жесткой и последовательной системностью, которую приписывает ему наблюдающий его теоретик. В нем всегда есть нечто внесистемное, „лишнее“, случайное, что просто ускользает от глаз современников или представляется им несущественным». С этим, по мнению ученого, связана «диалектическая сложность исторической функции теоретической самооценки литературы… Теоретическая самооценка литературы выполняет двойную роль: на первом этапе данной культурной эпохи она организует, строит, создает новую систему художественного общения. На втором – она тормозит, сковывает развитие. Именно в эту эпоху активизируется роль массовой литературы – имитатора и критика литературных догматов и теорий».

В нашей книге мы будем исходить из определения массовой беллетристики, данного А. В. Михайловым на примере немецкой романтической беллетристики начала прошлого века. По его мнению, для этой литературы будет характерна «самотождественность (курсив мой. – Е. Ж.) текстов-процессов – именно того качества, которое сам процесс чтения обращает в нечто безусловно занимательное и доставляющее большое удовольствие, а результат чтения – в нечто бесплотно эфемерное». Необходимым условием существования этого «текста-процесса» является потребность в вере, а также «в полнейшем и некритическом доверии читателя к тексту».

В этом смысле можно говорить о том, что беллетризм в силу своей замкнутости и в силу ориентации на «некритическое доверие читателя к тексту» очень хорошо укладывается в схему, предложенную еще В. Я. Проппом. Ю. М. Лотман по поводу отрицательного результата попытки, предпринятой рядом литературоведов, расширительного толкования пропповской модели и применения ее к нефольклорным повествовательным жанрам, и в частности к роману, совершенно справедливо замечает: «Структура волшебной сказки отличается простотой и устойчивостью. она имеет закрытый характер и, если говорить не о генезисе, а о взаимодействии с миром внехудожественной реальности, на протяжении своего тысячелетнего бытования предохранена от контактов».

Сам В. Я. Пропп по этому поводу писал: «Сказка есть нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не выдается за действительность… несоответствие действительности, выдумка как таковая доставляют особое наслаждение».

Как мы видим, принцип замкнутости текста-процесса, принцип удовольствия, получаемого от не связанной с жизнью выдумки, – все это словно укладывается в определение А. В. Михайлова. Не хватает лишь принципа веры и «некритического доверия читателя к тексту», чтобы установить почти полное совпадение типологий фольклорной сказки и беллетристического произведения. Но если учесть, что, по тому же В. Я. Проппу, волшебная сказка происходит из мифа, то вера в нее словно заложена изначально как нечто само собой разумеющееся.