Тогда в дело вмешалась ее тетка, Изабэль де Сурди. Будучи одной из «семи смертных грехов», эта почтенная дама могла дать племяннице только бесценные советы. Прежде всего она посоветовала ей, поскольку король явно клюнул на наживку, чтобы побегал за ней с высунутым языком и смог получше оценить то, что Габриэль сможет ему дать, когда настанет время. Когда он готовился напасть на Руан, Габриэль убедила его начать с осады Шартра. Господин де Сурди, дядя девушки, был губернатором этого города, и его оттуда вышвырнули лигисты. Теперь он жаждал вновь вернуть себе все вытекавшие из его положения прерогативы. Хотя король и остерегался следовать советам женщин в государственных делах, он все-таки подчинился желанию красотки, продолжая питать надежду на достойное вознаграждение с ее стороны. И он пошел на приступ Шартра. Чтобы очаровать Габриэль, которая участвовала в кампании, король проявил безумную смелость и 19 апреля 1591 года захватил город. По всей вероятности, именно в тот день его ожидание и закончилось. Для Генриха раскрывшиеся двери спальни красавицы показались вратами рая, но она была иного мнения. Красотка не только не испытывала ни малейшего удовольствия от любовных игр с королем, но он внушал ей настоящее отвращение. Причин для этого было несколько: король был вдвое старше ее, с преждевременно поседевшими волосами и бородой, он казался ей на десяток лет старше, чем был. От него несло чесноком, который Габриэль не могла выносить. Что же касается его любовной активности, то она не удовлетворяла ее, если верить признанию: «Генрих только возбуждает мой аппетит. Мне приходится искать на стороне того, кто меня удовлетворит».
А найти такого мужчину было очень просто – Роже де Бельгард, которого она продолжала любить. А он не пропускал возможности заглянуть к ней, когда короля не было рядом. По этому поводу Андре Кастелло рассказал нам одну пикантную историю, случившуюся в замке Бю, где в то время жила Габриэль: «Бельгард испросил разрешения у короля отлучиться от двора. Генрих разрешил, а сам направился на ночь в Бю. Утром Генрих проснулся и уехал к войскам, которые осаждали Дре. Осажденные не предпринимали никаких вылазок. Наш король вернулся к Габриэль, но увидел, что дверь кабинета, который сообщался с ее спальней, была заперта. Услышав, что король вернулся, Бельгард успел только спрятаться в маленькой комнате. Генрих обо всем догадался, стал кричать, звать на помощь, а Габриэль, как водится, зарыдала. В конце концов король решил взломать дверь, но засов оказался прочным, и Бельгард ус пел выскочить в окно. Габриэль оставалось только одно средство – заплакать…»
Несмотря на то что у него не было и сомнения в неверности возлюбленной, слезы произвели на Генриха магическое действие, и он не стал ни о чем дознаваться.
К счастью, накануне каждого нового сражения король становился более воинственным. Несмотря на то что при каждой стычке враг бывал разбит, борьба с католическими войсками и их союзниками грозила стать вечной. Генрих понял, что утвердить окончательно свою власть над страной он мог только путем смены религии. А это было тяжело для его сознания и гордости. И все-таки он решился. 25 июля 1593 года в соборе Сен-Дени король торжественно отрекся от религии, в которой был воспитан с детства. После его вступления в лоно римской церкви противники не сразу сложили оружие. Но постепенно в их рядах начался разброд. Толстый Майен сам развернулся на девяносто градусов и заявил о своей преданности королю. За ним последовали другие вожди повстанцев. Со своей стороны, и Габриэль поняла, что в руки ей попалась редкая птичка, и стала постоянно находиться рядом с ним, не обращая внимания на непостоянство характера любовника. Это она сказала послу Венеции: «Прекрасно понимая, что мне грозит опасность быть забытой, как это было со всеми любовницами, которые отдалялись от него, я прилежно нахожусь рядом с ним. Я – словно луна, которая прячется за солнцем, не теряя при этом собственного сияния»[58]
.Но Генрих, казалось, вовсе не был утомлен этой связью. Напротив, он был влюблен, как никогда, и доказывал это, осыпая ее дорогими подарками и деньгами. Постоянство его чувств выражалось и в письмах: «Любовь делает меня столь же ревнивым к моему долгу, сколь к вашему доброму расположению, моему единственному сокровищу. Поверьте, мой прекрасный ангел, что я ценю его столь же высоко, как дюжину одержанных мною побед. Оставайтесь же славны тем, что победили меня, хотя я никогда не бывал побежден, кроме вас, кому я миллион раз целую ноги».