Великие любовники

После того как он заявил дяде Жозефу, что отныне считал себя новым Орленком, принц вернулся в Арененберг к обычной жизни, продолжая строить новые планы возврата власти и не пропуская при этом ни единой возможности заняться любовью. Другая его соседка, мадемуазель де Рединг, не осталась холодной к нему и дала себя уговорить провести ночь в таверне на берегу озера Констанс. А Валери Мазюйе рассказала: «Вернувшись в свою комнату, девушка разделась и собралась лечь в постель, когда увидела, что в комнату вошел принц через дверь, считавшейся закрытой. Он был взволнован, бросился к ее ногам и изобразил патетическую сцену, чтобы добиться своего. Он сказал, что криками она ничего не достигнет, что никто не придет ей на помощь… Настоящая ловушка! Наконец, ей удалось освободиться и выставить его за дверь, которую она тщательно заперла за ним…»

Стараясь удержать в рамках приличия страстную натуру сына, Гортензия начала подумывать, чтобы его женить. Вначале у нее был план выдать за него дочку герцога Падуанского. Но после довольно неприятных переговоров о приданом девушки все сорвалось. Более серьезным казался другой проект: в начале декабря 1835 года в Арененберг приехал младший брат Наполеона, бывший король Вестфалии Жером. С ним была его дочка Матильда. Ей было около шестнадцати, но она уже обладала красотой расцветшей женщины. Кроме того, девушка была по матери кузиной русского царя Николая и имела сказочное приданое, как сказал Гортензии сам Жером. Этого было вполне достаточно, чтобы завоевать королеву и сломить нежелание Луи Бонапарта, который всегда был против желаний сына.

Увы, в скором времени стало известно, что родственники по матери девушки не собирались развязывать свои кошельки, а Жером к тому же промотал часть приданого, доставшегося девушке от мадам Летиции[124]. Но весной 1836 года, когда Жером снова приехал в Арененберг, ему удалось убедить свою сводную сестру, что финансовое положение было намного лучшим, чем это казалось. А главное, великолепное декольте Матильды подействовало на принца, словно удар молнии. Ревнивая Валери Мазюйе написала в своем «Дневнике»: «Было слишком много обнажено. Но все, что она демонстрировала, было так прекрасно, что глядеть на нее было приятно. Поэтому-то принц загорелся и стал пожирать ее взглядом».

Со временем молодые люди стали проявлять взаимное расположение, которое не укрылось от глаз окружавших людей. Обратимся еще раз к «Дневнику» мадемуазель Мазюйе: «Объявили тур вальса, – написала она, – и принц занялся своей кузиной. Мне даже показалось, что видела их сплетенные руки… Луи Наполеон проделывал все глупости, свойственные влюбленному мужчине… Весь вечер они о чем-то ворковали…»

29 марта 1836 года шестнадцатилетие девушки отпраздновали заранее, поскольку они с отцом должны были наутро уезжать. Принц подарил Матильде перстень с бирюзой в качестве обручального кольца. В момент отъезда, как рассказывала все та же Валери, принцесса разрыдалась. «Принц поддержал ее за руки и помог взобраться в карету, а потом побежал вслед, чтобы бросить большой букет цветов…»

Не успев расстаться, молодые люди начали обмениваться письмами, которые показывали природу их чувств. Всем было ясно, что их идиллия должна скоро закончиться свадьбой. Но политике суждено было перечеркнуть эти планы. Продолжая мечтать о кузине, принц продолжал лелеять химерическую мечту о государственном перевороте. В конце октября при пособничестве нескольких офицеров гарнизона он попытался поднять восстание в Страсбурге и двинуться оттуда на Париж. Как известно, эта жалкая попытка провалилась. Луи Наполеон и его сторонники были арестованы, и лишь человеколюбие Луи Филиппа спасло их от преследований. Принц был посажен на корабль, отплывавший в Соединенные Штаты, но он пробыл там всего несколько недель, поскольку состояние здоровья матери вынудило его вернуться в Швейцарию. Гортензию поразил рак матки, и 5 октября, после нескольких месяцев страданий, она умерла. Но у нее была, по крайней мере, последняя радость: она снова увидела горячо любимого сына, принесшего ей столько беспокойств.

Печаль, охватившая принца после кончины матери, не заставила его отказаться от честолюбивых замыслов. Неудача в Страсбурге ничуть не уменьшила его непоколебимую веру в счастливую звезду. В течение нескольких лет, прошедших между неудачей в Страсбурге и попыткой в Булони, принц завязывал контакты, зондировал настроение многих офицеров, готовил общественное мнение к возвращению династии Бонапартов. Как это ни парадоксально, но меры, которые предпринимало правительство Луи Филиппа против него, только поднимали его авторитет среди французов. И все-таки никто не поставил бы ни сантима на этого наглого претендента, кроме разве что самого претендента.