На прекрасном белом иноходце, в гриву которого вплетены драгоценности, сам в белом костюме из тончайшей кожи, утыканном во множестве драгоценными камнями, шляпа с белым пушистым пером. А вот она, невеста — полная противоположность жениху, на одиннадцать лет старше его, уродина уродиной, да еще вся в черном, что ей очень не шло. Невесте уже почти сорок лет, а выглядит на все пятьдесят, личико сморщенное, как яблочко без влаги.
Том Сеймур, брат одной из жен Генриха VIII, так о ней выразился: «Господи, что за карга! Она выглядит на добрых десять лет старше, с напряженным лицом и морщинками, залегшими вокруг глаз и рта. Волосы у нее были некрасиво зачесаны назад»[94]
.Что поделаешь! Филипп II очень хорошо воспитан, он свое разочарование быстро «в карман спрятал», хороший монарх не будет там раздумывать о красоте невесты, когда Испании срочно надо с Англией в мир войти, чтобы против Франции выступить, где уж тут над видом невесты слезы лить, хотя, конечно, Мария Тюдор могла бы немного попригляднее одеться, тем более черное ей очень даже не к лицу. А она не знает, что ей к лицу, что не к лицу, на ней все аляповато и косо сидит и висит. Черное вообще редко кому идет. Это только Диана Пуатье и Анна Болейн знали, что им очень идет черный цвет. А так! Попробуй-ка дама в сорок лет напялить на себя черную каракулевую шубу, точно на шестидесятилетнюю бабушку будет выглядеть.
Словом, жених невесте очень даже понравился, она тут же с места в карьер безумно в него влюбилось, а невеста жениху не очень, но он унывать не стал, у него в свите две любовницы с собой из Испании привезены. Поэтому он вежливо целует руку невесты и вручает ей подарок — дорогой алмазный перстень.
И потом, когда долгие ночи в одиночестве лежать в своем алькове будет, поскольку Филипп частенько ее оставлял и пребывал в своей Испании, и когда тяжко умирать будет, все будет рассматривать этот перстень с огромным бриллиантом и не менее огромной жемчужиной. Самое неприятное для Филиппа — это идти в альков королевский с супругой. Поскольку он английского не знал, изъяснялись они по-испански, а это, наверное, не очень красноречивый язык в любовных излияниях, поскольку Мария Тюдор была очень даже разочарована своей первой брачной ночью, на которой она сорокалетней девственницей предстала. Ей, наивной, наверное, думалось, что «принц из сказки» осыплет ее сказочными наслаждениями, а тут все пресно, деловито и без особого пыла. Филипп, конечно, для храбрости «хватил» нечто более посущественнее, чем водка. Ну, проглотил там пару шпанских мушек, чтобы не так уж противно было со своей подстарелой, как кошка в него влюбленной женой свое супружеское дело исполнить. Ничего страшного! Страшное для Марии Тюдор начнется потом, когда супруг заведомо не случайно отлынивать от дальнейшего исполнения этой обязанности начнет. Мария Тюдор, ревность которой, обостренная до неимоверной степени, стала особо зоркой, без труда обнаружила виновницу холодности супруга в королевском алькове — герцогиню Лоррен, привезенную Филиппом из Испании. Мария Тюдор, горя сложным чувством немедленной мести, включая лишение соперницы жизни через сожжение (не привыкать, вон у нее как костры горящих еретиков пылают), и своим королевским достоинством, которое не допускает таких низменных чувств, как женская страсть к мужчине, пишет герцогине лаконичное письмо с категорическим требованием немедленного удаления из английского двора. Обиженная герцогиня, даже не попрощавшись с любовником, который не сумел инкогнито сохранить ее честь, на унижение не выставляя, гордо покидает английский двор. Филипп, собравшись было свои амурные делишки с герцогиней продолжить, поскольку страшные ночи с супругой вызывали у него единственное желание — бежать из этой постели в другую, вдруг узнает, что по приказу его жены, английской королевы Марии Тюдор, герцогиня Лоррен удалена со двора. Он и виду не подал, что возмущен и шокирован таким самоуправством своей супруги, он только стал еще более по отношению к ней вежливым и холодным.