Великие Моголы

Фанатики вынуждены были угомониться, однако даже во время правления Акбара существовали признаки негативной реакции, которые к концу века могли привести к ухудшению отношений между религиозными общностями по сравнению с тем временем, когда император вступал на престол. Мусульманскую оппозицию против Акбара возглавлял правоверный суннит шейх Ахмад Сархинди, который в особенности любил изречение Мухаммеда: «Любое новшество, внесенное в мою веру, должно быть осуждено»; шейх не имел влияния на Акбара и был брошен Джахангиром в тюрьму, однако его сын и внук продолжали его дело и мало-помалу все ближе подбирались к подножию трона. Бадавни описывает обожаемого им Хусаин-хана как человека, ни разу не пропустившего молитву, не прикасавшегося ни к одной женщине помимо трех своих законных жен и жившего в аскетической нищете при всем своем богатстве; Бадавни добавляет, что Хусаин «считал орехи хмельным зельем». Описание Бадавни словно по мерке изготовлено для Аурангзеба, последнего из Великих Моголов, чье правление в течение почти пятидесяти лет, с 1658-го по 1707 год, было торжеством религиозного фанатизма и предвестием гибели империи, созданной Акбаром. В конечном счете скорее победил Бадавни, а не Абу-ль-Фазл.

Я так задержался на религиозной политике Акбара и ее результатах только потому, что это попытка синтеза личности и современного ей общества, который придает правлению Акбара особое обаяние сегодня, в свете нынешних противоречий между двумя религиозными общ-ностями в Индии. Историки немало рассуждали о том, означает ли новая религия Акбара, дини Ллахи, его уход от ислама или только отказ от самых жестких его догм при сохранении основной духовной сути. Вопрос этот представляется неважным и неразрешимым — в том смысле, что Акбар, вероятно, не знал и не заботился узнать, как он сам относится к той или иной религии. Для фанатика отказ от любой части есть отказ от целого; поскольку подобное суждение опровергается, целое остается незыблемым вплоть до того момента, пока не отвергнута последняя его часть, и Акбар, разумеется, сохранял веру в Бога в той же сильной — пусть качественно иной — степени, как веру в себя. Духовная одиссея Акбара была важна не только с точки зрения его отношения к Богу, но и с точки зрения ее воздействия на отношения с легко возбудимыми и переменчивыми религиозными общностями Индии.

Произошедшие в 1580 году одновременно мятеж афганцев в Бенгалии и заговор сводного брата Акбара Хакима в Кабуле оказались последней серьезной угрозой безопасности империи. В оставшиеся двадцать пять лет его правления Акбар и его военачальники занимались подавлением мелких смут на существующей территории — Бенгалия, в частности, требовала почти постоянного внимания — и присоединением немногих, но важных новых областей. Захват в 1592 году Умаркота, где родился Акбар, был особенно желанной победой и частью овладения всеми землями Синда; за этим последовали расположенный дальше к западу Белуджистан, а также Кандагар, но наиболее важным, несомненно, оставалось включение в 1586 году в состав империи Кашмира. Императоры-Моголы необычайно любили Кашмир. Акбар, несмотря на трудную дорогу, трижды побывал в этой долине и называл ее своим садом. Большую часть гарема он оставлял в крепости Шер-шаха в Рохтаке, так как путешествие было очень трудным, а сам двигался к северу по дорогам, особо подготовленным для него. То, что император мог совершать столь долгие и дальние поездки, из которых невозможно было вернуться срочно, свидетельствовало о безопасности империи. Попадая в долину, Акбар имел возможность вести беспечное существование любознательного путешественника: он плавал на лодках, охотился на водоплавающую дичь, считал, сколько человек может забраться в дупло огромной чинары (ответ был: тридцать четыре), или наблюдал, как убирают на полях шафран, вместе со своим старшим сыном Салимом, будущим императором Джахангиром, любовь которого к Кашмиру была даже более сильной, чем у отца.