Этим летом Белый начинает задумываться об Асе – и понимает, что, в сущности, не знает ее. Прежде ему казалось, что собственная жизнь его разбита, а потому смысл его существования теперь – стать опорой чужому существованию. Теперь он пытается понять: Ася, которая большую часть дня лежит неподвижно, курит, молча думает, – она кто вообще такая? “Ненормальна была ее жизнь; <…> природная восприимчивость, соединенная с болезненной чуткостью, не могла заменить ей сознанья и знаний; <…> она умеет с естественной грацией дымить папироской, очаровательно улыбаясь, и отпускать то мистические, то скептические сентенции с чужого голоса”. “Всякий жест ее был непроизвольно мил, но с позой будто бы глубины, в которой не было глубины собственно, с умением меблировать эти позы цитатою или ссылкой на высокомудрые афоризмы
Это, конечно, не Белый 1911 года – это он сводит счеты; но уже и тогда, после первого путешествия, он начинает догадываться, что Аси еще, в сущности, нет, что она ждет только, чем наполниться, что за душой у нее – ничего, кроме природной грации да монологов с чужого голоса. Он во все это явно влюблен, но стать для нее смыслом он не может – у него всегда вопросов было больше, чем ответов. “Невеселые перспективы” – именно оттого, что ему самому нужна опора, а в ней он найдет в лучшем случае слушательницу.
Свои мемуары – понятное дело, подкорректированные эпохой и весьма пристрастные – Белый диктовал до 2 декабря 1933 года, а в январе следующего года умер от последствий солнечного удара. Поэтому дальнейшее приходится именно реконструировать: вот он написал “Петербург”, вот заказавшая роман “Русская мысль” отказалась его печатать, Струве пришел от романа в ужас, Брюсов Белого защищал, но неубедительно. Этот скандал, потрясший Белого, описан многократно, роман завис, надо ехать за границу (в Москве жить нечем и незачем), но денег нет! В конце концов роман пристроил Вячеслав Иванов, Белый продал его издателю К.Ф. Некрасову (в результате он вышел в новом издательстве “Сирин”, но не о том сейчас речь) и уехал дописывать за границу; готовы были три главы из восьми.
Мы не будем здесь подробно описывать “Петербург”, о котором написаны и будут еще написаны тома; не касаемся и общественной обстановки, той глухой, очень понятной сегодня депрессии, которая всегда сопровождает реакцию. Нас занимает только тот абсолютно необъяснимый, но почему-то очень понятный бред, в который Белый с Асей погружаются в Европе. Именно тут весной 1912 года происходит их знакомство с Рудольфом Штейнером, которое переломило жизнь обоих.