Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе

Малыш сбежал осенью, 7 сентября. Шансы были и раньше, но он рыцарственно ждал, пока Бонни хоть немного сможет передвигаться (хотя большей частью она скакала на левой ноге) и Клайд придет в себя после смерти брата. Тут они украли новую машину, и Клайд послал малыша заправляться. Он дал ему 2 доллара 12 центов. Джонс залил несколько литров, сел в машину, проехал десяток миль, бросил ее и сбежал. Добравшись до дома матери в Хьюстоне, он принялся за сбор хлопка и овощей, ведя жизнь тихую и незаметную, но в ноябре был арестован. По собственным воспоминаниям, за решеткой он наконец почувствовал себя в безопасности. Полиция надеялась, что Клайд его освободит, но Клайду было уже не до него. Джонса судили, приговорили за соучастие в убийстве к пятнадцати годам, простили через шесть лет – и тут мы с ним расстаемся, чтобы вернуться к его судьбе несколько позже.

…Отношение к Бонни и Клайду в Штатах в народных массах поначалу было самое дружелюбное: во времена экономических спадов преступник, взявшийся за оружие, вызывает симпатию у тех, кто тоже хотел бы таким образом отомстить за свою поруганную жизнь – но семья, законопослушность, то-се! Главными героями девяностых в России стали бандиты, но это не потому, что они были как-то ужасно обаятельны, нет, – просто экономика рухнула на 40 процентов, примерно как во время Великой депрессии, перестроечная эйфория закончилась в момент, и страна полюбила тех, кто назло государству стал добывать себе хлеб и масло грабежами. Считалось, что многие бандиты были в душе робингудами – грабили богатых, и кое-что даже перепадало бедным. А потом с депрессией стали справляться, и главными героями тридцатых стали шерифы, а главными героями второй половины девяностых – силовики. Об этом сняты кинобиографии Бонни и Клайда, а также фильм “Бригада”, очень похожий на них по стилистике. Любопытно, что сценарист “Бонни и Клайда” Роберт Бентон стал культовым режиссером, и примерно та же судьба ждала Александра Велединского; они и внешне похожи.

Одним из основных пунктов нового курса, предложенного спасителем Америки Рузвельтом, было строительство дорог. Бонни и Клайду это было очень на руку, потому что они первыми по-настоящему моторизовались. Как главной героиней Гражданской войны стала тачанка, так главным инструментом бандитов тридцатых стало не столько огнестрельное оружие, сколько автомобиль. Бонни и Клайд удирали из одного штата в другой, а полномочия шерифа на границе штата кончались, и до известного предела это обеспечивало им неуловимость. Но строительство дорог – палка о двух концах: сбежать-то легче, но депрессия-то заканчивается. И начинается упорядоченная жизнь, в которой работать престижнее, чем грабить; стабилизация не предполагает симпатии к бунтарям, хотя бунт Бонни и Клайда имел очень уж специфический вид. Где-то к середине 1934 года на прославленных гангстеров начинают смотреть примерно как Рувим Тартаковский на Беню Крика: “Хорошую моду себе взял – убивать живых людей…”

Вдобавок они совершенно не занимались благотворительностью. Это было их существенное упущение. Если бы они хоть небольшой процент своих заработков (тоже, кстати, не ахти каких – грабили они по-дилетантски) торжественно отдавали бедным, а бедные потом делились своей благодарностью с журналистами, – участь Бонни и Клайда была бы иной. Их бы, может, даже прятали. Но ничего подобного: они мстили всему человечеству, а не только богатеньким. Им еще была неведома великая сила публичной благотворительности, которая в наши, например, времена искупает любые грехи, даже сотрудничество с властью: если помогаешь бедным и больным, можешь вступать хоть в [вычеркнуто самоцензурой] – ты все равно кумир, еще и жертвующий репутацией ради помощи страдальцам. Бонни и Клайд плевать хотели на страдальцев, они не любили человечество. Это, между прочим, в моих глазах скорее достоинство, но я же не народ.

Гораздо больше их возбуждали личные отношения, с которыми, кстати, все было непросто.