Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе

Фактическая история их отношений хорошо известна. Валентина Серова родилась в 1919 году, но исправила метрику, чтобы ее приняли в театральный техникум, куда брали с шестнадцати; дочь актрисы Клавдии Половиковой, она играла на сцене с десятилетнего возраста. А почти сразу по окончании техникума Илья Судаков позвал ее в ТРАМ, будущий Ленком, где на ней держалась большая часть репертуара. В 1938 году она вышла замуж за летчика Анатолия Серова, только что вернувшегося из Испании, где он воевал под именем Родриго Матео и первым продемонстрировал ночную атаку на истребителе И-15. Ровно через год после свадьбы – 11 мая 1939 года – Серов погиб в нелепой катастрофе вместе с Полиной Осипенко, выполняя фигуру высшего пилотажа на рискованно малой высоте. Его урну нес к Кремлевской стене лично Сталин. Вскоре Серова родила сына, которого назвала в честь мужа.

Константин Симонов родился в 1915 году и к моменту встречи с Серовой был женат вторым браком, и рос у него сын Алексей, в будущем известный кинорежиссер и журналист. Симонов принес в ТРАМ свою пьесу “История одной любви” и влюбился в Серову так, что о жене думать забыл; началось бурное ухаживание, и вторую свою пьесу, “Парень из нашего города”, принесшую ему через два года первую Сталинскую премию, он написал прямо про Серову: героиню и зовут Варей с явным намеком на Валю, и роль сочинял на нее, – но боль от потери мужа была слишком свежа, и играть молодую вдову она отказалась. Симонов многократно делал предложение – она отказывала. Вообще, самым точным, что он написал о первом периоде их любви, было стихотворение, небывало откровенное по советским меркам, – но не сказать чтобы советская литература в конце тридцатых была такой уж пуританской; воздух был наэлектризован, и некоторый эротизм даже поощрялся, поскольку демонстрировал витальную мощь. Откровенно в этом стихотворении не упоминание о плотской страсти, а чувство мужской неполноценности, признание в унизительной зависимости – и да, в том, что любовь покупается только смертельным риском, что женщина – и родина – платит нам взаимностью не тогда, когда вокруг “тепло постели”, а тогда, когда провожает на верную гибель.

Ты говорила мне “люблю”,
Но это по ночам, сквозь зубы.
А утром горькое “терплю”
Едва удерживали губы.

Я верил по ночам губам,

Рукам лукавым и горячим,
Но я не верил по ночам
Твоим ночным словам незрячим.

Я знал тебя, ты не лгала,

Ты полюбить меня хотела,
Ты только ночью лгать могла,
Когда душою правит тело.

Но утром, в трезвый час, когда

Душа опять сильна, как прежде,
Ты хоть бы раз сказала “да”
Мне, ожидавшему в надежде.

И вдруг война, отъезд, перрон,

Где и обняться-то нет места,
И дачный клязьминский вагон,
В котором ехать мне до Бреста.

Вдруг вечер без надежд на ночь,

На счастье, на тепло постели.
Как крик: ничем нельзя помочь! —
Вкус поцелуя на шинели.

Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,

Не спутал с прежними словами,
Ты вдруг сказала мне “люблю”
Почти спокойными губами.

Такой я раньше не видал

Тебя, до этих слов разлуки:
Люблю, люблю… ночной вокзал,
Холодные от горя руки.