Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе

“Пигмалион” задумывался как серьезная пьеса – пьеса о том, что богатых и родовитых отличает от бедных и вульгарных только произношение; но больше всего вопросов вызывал открытый финал. От Шоу требовали непременно поженить героев, как и выходило по легенде, но Шоу категорически настаивал на том, что Элиза не может выйти за Хиггинса. Во-первых, Хиггинсу это не нужно; во-вторых, сама Элиза предпочтет влюбленного в нее Фредди; в-третьих, нет ничего пошлее женитьбы в финале, это “шаблоны и заготовки из лавки старьевщика”, – и Шоу упорствовал двадцать пять лет, пока в окончательной версии текста, написанной уже для фильма (сценарий даже опубликован), не появился финальный диалог Хиггинса с Элизой: он поручает ей купить ветчину, сыр “Стилтон”, перчатки восьмого размера и галстук для нового костюма. Элиза отвечает: “Восьмой размер вам будет мал, у вас уже имеются три новых галстука, которые вы забыли в ящике умывальника, Пикеринг предпочитает сыр “Глостер”, а не “Стилтон”, а вы вообще не ощущаете разницы. Про ветчину я позвоню миссис Пирс. Что вы без меня будете делать, не представляю”. Это фактическое признание в любви, согласие на брак, обещание долгой и умеренно счастливой жизни – и все-таки Шоу был в душе убежден, что между Элизой и Хиггинсом не может быть гармоничного брака. Ведь они с Пикерингом относились к ней как к собственности, кукле, забаве – всё это проговорила открытым текстом престарелая мать Хиггинса, в которой Шоу вывел собственную, всю жизнь обожаемую суровую матушку. “Вряд ли она прочитала хоть одну мою пьесу, – говаривал Шоу своему биографу Пирсону Хескету. – Хотя подождите… Наверно, она читала «Неравный брак». Я помню, она назвала дочь Тарлетона «дрянь девчонка»”.

После “Пигмалиона” – и последовавшего почти сразу второго замужества Стеллы – отношения оставались сугубо эпистолярными. Когда Стелла пообещала включить фрагменты писем Шоу в свои мемуары, он рыцарственно отредактировал их для этого.

4

Но смысл их переписки – далеко не в эротике, и сама эта история не совсем любовная. Она о том, как два чрезвычайно умных человека встречают старость, и о том, что из этого получается.

“Стареть скучно, – писал Шоу, – но это единственный способ жить долго”. На могиле своей он просил написать: “Если жить достаточно долго, с тобой непременно случится что-нибудь вроде этого”. Отсюда мы видим, что отношение его к смерти было достаточно рационально и цинично, а к старости – скорей уважительно, потому что для него это был оптимальный возраст. Соблазнов нет. Не надо никому ничего доказывать. Есть время заниматься собой, совершенствовать тексты, настаивать на своем в неизбежных спорах с актерами и продюсерами; есть достаточный авторитет, чтобы убеждать именно в своей версии; есть нужный уровень уверенности в себе – и при этом смирения, ибо сознаешь иллюзорность всех этих преимуществ. Шоу рожден был для того, чтобы достойно и здраво встретить старость; более того – чтобы показать Европе, как нужно стареть. Он одобрительно отнесся к “Закату Европы” Шпенглера, не отличался в этом от большинства европейских интеллектуалов (и, как показала история, рано счел Европу дряхлой – она благополучно пережила всех своих могильщиков), он искренне называл Запад страной отчаяния, а СССР – страной надежды, и ему хотелось продемонстрировать красивое, благожелательное старение, которое если и брюзжит, то только для того, чтобы перед ним не слишком преклонялись.

Стелла выбрала совершенно другой вариант старения, и в этом есть свое достоинство. Знаменитой стала ее фраза: “Мне всего тридцать девять и ни на один день больше! Конечно, у меня есть дочь двадцати восьми лет от роду, ну и что? В Индии это никого не удивило бы”. Она не желала видеть себя старой. Она не желала признавать свою старость. То, что сегодня сплошь и рядом называют глуповатым словом “осознанность”, представлялось ей капитуляцией. Уйдя со сцены в семьдесят, она уехала на юг Франции и жила под фамилией второго мужа, чтобы ей не докучали. Она хотела, чтобы ее помнили римской аристократкой, красавицей без возраста, и отказывалась находить преимущества в том, что для Шоу было самым естественным состоянием тела и духа.