Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе

В книжке Питерс есть несколько откровенных фотографий Шоу, который, будучи атлетом, иногда без стеснения фотографировался в чем мать родила, – фотографии эти были сделаны мужчинами, что как бы намекает… но никаких указаний на “отношения” ни в переписке, ни в дневниках Шоу нет. Он любил проводить время с интересными собеседниками, но телесное и здесь его отпугивало. Вообще, кажется, всё слишком мясное – в том числе плотские соития – напоминало ему о смерти; по этой же причине он отказался от мяса и до глубокой старости пропагандировал вегетарианство. В одном из писем к Патрик Кэмпбелл он так и говорит: “Мои верные овощи полностью восторжествовали над своими злопыхателями: мне было сказано, что такая диета чересчур скудна и моему организму не под силу будет зарастить сломанную и оперированную кость. Но вот только что мне сделали рентгенограмму, и что же обнаружилось? Совершенно зажившая крепкая кость столь безупречной белизны, что я дал указание в случае моей смерти сделать из нее болванку для растяжки перчаток и подарить Вам на память”. Он часто заводил речь о том, что Патрик Кэмпбелл его переживет, и завещал ей права на всю их переписку в шести толстых конвертах – чтобы ей было на что жить, когда она уйдет со сцены. Между тем он пережил ее на десять лет, напоминая потомству еще об одной победе овощей.

3

Поговорим теперь о Стелле Патрик Кэмпбелл, единственной женщине, которая внушала ему нечто вроде любви – разумеется, любви в понимании Шоу, то есть синтеза восхищения, высокомерия и сострадания.

Она была итальянкой по матери, младше Шоу на девять лет, дебютировала на сцене в двадцать три, замуж вышла еще в девятнадцать и овдовела в тридцать пять: муж был убит на англо-бурской войне. Она была идеальная актриса в том смысле, что комическое и трагическое, мелодрамы и фарсы удавались ей одинаково; Шоу называл ее волшебницей именно в этом смысле – даром преображения она владела в совершенстве. Она, и только она, могла сыграть лондонскую цветочницу Элизу Дулиттл в свои сорок семь, хотя вульгарной девчонке по авторскому замыслу восемнадцать; только она могла так идеально преобразиться из уличной девчонки в гранд-даму, став, кажется, даже выше ростом, – и Шоу с первого дня работы над пьесой (задуманной, кстати, еще в конце девяностых) никого другого в этой роли не видел. В историю театра навеки вошел прелестный солнечный день 26 июня 1912 года, когда он читал “Пигмалиона” в доме у общей подруги Эдит Литтлтон, особо упирая на знаменитое впоследствии “Уау!!!” Элизы. Он не решился сразу сказать Кэмпбелл, что предлагает ей роль Элизы, но она была достаточно умна, чтобы уже после первого акта воскликнуть: “Но не хотите же вы, чтобы я…” – “Именно!” Именно тогда началось то, что Шоу впоследствии охарактеризовал как тридцать пять часов самой бурной влюбленности в своей жизни: ему было почти пятьдесят шесть, ей – сорок семь, и он был совершенно очарован тем, как она его слушала. Для мужчины это вообще крайне важно – как тебя слушают. Горький, как известно, разлюбил свою первую гражданскую жену Ольгу Каменскую, когда она заснула, слушая “Старуху Изергиль”.