Несмотря на то что Аристотель убежден в шарообразности. Земли и во вращении вокруг нее небесной сферы и светил, он все же не считает, что учение древних ионийцев о северных горах, скрывающих на ночное время солнце, потеряло значение. Доказывая, что горы вообще являются местами концентрации влаги, он полагает, подобно древним ионийцам, происхождение рек из высоких гор. При этом Аристотель указывает, что величайшие и длиннейшие в мире реки вытекают из северных гор, которые, в свою очередь, являются высочайшими горами. Если Геродот, отрицая существование Рипейских гор, не мог все же обойтись без них в своем изложении и упоминал о них, не называя по имени, то Аристотель прямо повторяет древнеионийскую версию о Рипеях на дальнем севере, выше крайних пределов Скифии, с которых берут начало многочисленные и большие реки, кроме Истра, истоки которого он видит в другом месте. Разве что сообщения ионийцев о высоте этих гор он склонен считать баснословными.
В подтверждение подобных, с глубокой древности известных, но оспаривавшихся в греческой литературе вещей Аристотель указывает на открытые Александром Македонским в Азии высочайшие горы, именуемые им Парнасом, с которых также текут великие азиатские реки, в частности Бактр, Хоасп и Араке (разумея, очевидно, под последним, вслед за Геродотом и более древними авторами, Оке). С этих же гор Аристотель готов вывести и Танаис, как это делали многие другие географы поры Александра Македонского. Отдавая дань модной в эпоху эллинизма теории разделения рек, он заставляет Танаис в качестве рукава Аракса (Окса), текущего в Каспийское море, впадать в Меотиду.
В отношении Каспийского моря Аристотель стоит на прежней, свойственной ионийцам и Геродоту, позиции: Каспийское море является замкнутым бассейном. Но, следуя своей гидрографической осведомленности и точности, не допускавшей, чтобы столь интенсивно пополнявшийся за счет больших рек бассейн не имел выхода, он заставляет его изливаться посредством подземного протока в Черное море. Соединение этих морей, по Аристотелю, имело место у так называемых «Пучин Понта».
Судя по содержащемуся в «Метеорологии» указанию на то, что от этих «Пучин» видны кавказские вершины и что место это находится близ страны племени кораксов, речь идет о прибрежных водах близ Диоскуриады (Сухуми), откуда действительно бывают видны снежные вершины Кавказа. Замкнутость каспийского бассейна Аристотель подчеркивает еще раз в другом месте «Метеорологии», указывая при этом, что таким же замкнутым водоемом является, в сущности, и Эритрейское (Красное) море, имеющее, по-видимому, лишь небольшое сообщение с тем морем, которое находится за Геракловыми столпами, то есть с Атлантическим океаном — его Аристотель, подобно твердо в этом убежденному Геродоту, считал соединяющимся с Индийским океаном.
Что же касается до подземного слияния Черного и Каспийского морей, то при всей одиночности этого сообщения Аристотеля нельзя не обратить внимание на тот факт, что подобный способ соединения он позволяет подозревать и в отношении Черного моря и Адриатики в своем рассказе о рыбах трихиях. Передавая этот же рассказ, Плиний уже совершенно определенно говорит о подземном рукаве, соединяющем оба моря.
Судя по тому, что границей Ливии и Азии Аристотель считает не Нил, а Суэцкий перешеек, следует полагать, что и границу между Азией и Европой он проводил не по Танаису, а по Кавказскому перешейку и Фасису. В этом предположении нас подкрепляет тот факт, что из одного пассажа, касающегося характеристики местожительства скифов и савроматов, следует, будто разделенные Танаисом племена — и то, и другое — находятся все же на европейской территории, поскольку оба населяют холодную (европейскую) область. Возможно, таким образом, что упоминаемое Эратосфеном деление материков по перешейкам восходит в конечном счете к Аристотелю.
Если в отношении восточных стран Аристотель уже располагает фактами, добытыми во время завоеваний Александра Македонского, хотя и использует их еще весьма ограниченно, то в отношении северо-западных стран его фактические знания по сравнению с Геродотом не так уж и велики и не всегда имеют понятное происхождение. Ясно только, что этот великий коллекционер фактов использовал все доступные ему новые материалы. Если для Геродота загадочная Пире-на, откуда берет начало Истр, была именем города, то Аристотель уже прилагает это наименование к соответствующему горному хребту, помещаемому им на юге Кельтики, с которого течет не только Истр, но и Тартесс.