Великие русские старцы

При общении с батюшкой само собой, неоспоримо и даже наглядно ясно становилось без лишних слов, что душа живет вечно. Что со смертью наша жизнь не кончается, основная наша сущность не умирает, а только изнашивается наше тело. Что душа не есть что-то неясное, а это — весь человек, истинный, внутренний человек. И было это так просто, так понятно потому, что он говорил об этом просто, как о чем-то обычном, всем давно известном.

Преодолевая болезни, слабость, старость, отец Севастиан до последнего дня своей жизни выполнял свой пастырский долг, отказавшись от заветного желания своей души отойти от настоятельства на покой и принять схиму.

Все его чада не ступали шагу без его благословения. Батюшка очень огорчался, если кто не слушался и не выполнял его советы, потому что это было всегда во вред, а часто и к несчастью этого человека. Старец в таких случаях часто плакал. Часто он плакал и во время исповеди. Иногда сердился, но редко, всегда как бы желая заставить послушаться. Выходило это у него очень по-детски. Говорил: «Вот я возьму палку и так тебе дам, так тебе дам палкой». Люди часто падали в таких случаях на колени и просили прощения, не палка, конечно, была страшна, а то, что расстроили старца.

Отец Севастиан был вознагражден даром прозорливости. Как-то старец служил панихиду и читал записки с именами усопших. При чтении одной записки остановился и, держа ее в руке, оглянулся. «Кто это подал поминание: Ивана, Семена, Ольги, Марии?» — «Я, батюшка», — отозвалась одна женщина. «А Семен когда умер?» — «Давно, батюшка». — «Возьмите вашу записку, — сказал батюшка, — я не буду поминать. Принесете справку о его смерти». Женщина вспыхнула. «Что Вы, батюшка, я не молоденькая это делать». — «Вот и хорошо, принесите справку!» Оказывается, есть поверие, что если записать имя живого человека в поминание за упокой, он начинает сильно тревожиться, и его тянет вернуться к той, кто его так поминает. Женщины этой преподобный Севастиан не знал, она была приезжая, иначе не рискнула бы обманывать старца.

В 1955 году у матушки Марии стала болеть верхняя губа. Губа деформировалась растущей опухолью, была синяя, неприятная. Ее повели к хирургу. Он сказал, что надо срочно оперировать, и дал направление в онкологическое отделение. Пошла матушка брать благословение на операцию, а батюшка сказал: «Опухоль уже большая, губу срежут, а в другом месте может появиться такое. Нет, не надо делать операции. Прикладывайся к иконе Святой Троицы, что в панихидной, Бог даст, так и пройдет». Матушка стала прикладываться к иконе Святой Троицы, и опухоль постепенно уменьшаться стала и совсем пропала.

Отец Севастиан считал, что очень важно прикладываться к иконам и ставить свечи. Иногда он звал к себе кого-нибудь из своих духовных детей или прихожан и давал пучок свечей. Иной раз большой, иной раз меньше. И говорил: «Молись и ставь свечи почаще». То ли угрожало что человеку, то ли он видел, что редко тот свечи ставит. Часто потом раскрывалось объяснение этому.

Об иконах преподобный Севастиан говорил с благоговением и любовью. Говорил: «Торжество Православия — праздник, что празднуется? Что иконоборческую ересь победили и низвергли.

На иконах благодать Божия. Они защищают нас от темной силы. Они — помощь нам от Бога. Есть особые святыни, где накопляется благодать Святого Духа. И иконы есть особые во славе благодати, намоленные веками — чудотворные иконы. Иконы, как ручейки, от Господа несут нам благодать. К иконе надо относиться с благоговением, любовью и благодарностью Богу».

Часто отец Севастиан повторял, как неуклонно надо свой долг выполнять. Как-то после панихиды его духовная дочь сказала: «Вы опять сегодня очень устали. Вы так долго служили панихиду». Старец взял с панихидного стола булочку и показал ее: «Вот видите, за каждую булочку я должен отмолиться».

Преподобный Севастиан часто напоминал о смерти, о переходе в вечность. Когда к нему обращались с вопросом: «Как же мы будем жить без вас?» — он строго отвечал: «А кто я? Что? Бог был, есть и будет! Кто имеет веру в Бога, тот, хотя за тысячи километров от меня будет жить, — и спасется. А кто, пусть даже и тягается за подол моей рясы, а страха Божия не имеет, не получит спасения. Знающие меня и видевшие меня после моей кончины будут ценить меньше, чем не знавшие и не видевшие». «Близко да склизко, далеко да глубоко».