Великие шпионы

Такое толкование сотрудничества с союзниками потрясло Радо, хотя оно не расходилось с давно выражавшимся отношением Центра. Как-то в 1942 году Радо попали в руки некоторые документы, имевшие важное значение и для англичан, и для русских, но материал оказался таким объемистым, что его невозможно было целиком передать по радио. Тогда он предложил отдать материалы союзникам — разумеется, через надежного посредника. Центр отреагировал незамедлительно. Радо было приказано немедленно сжечь материалы. Для шефа не было разницы, попадет ли информация в руки немцев или англичан. Она принадлежала русским, и если ее нельзя было переправить в Центр, то дорога ей была в мусорную корзину, какую бы ценность она ни представляла для союзников.

Тем временем пришли новые известия от Амеля через «дружественного» надзирателя. Следователь сказал, что выявлен новый передатчик в Лозанне и туда направляется группа армейских пеленгаторщиков.

Я передал это в Центр и получил ответ, что информация Люси настолько важна, что я обязан продолжать передачи, несмотря на риск. Все остальное нельзя было передавать, пока не будут запущены новые радиостанции или я не сменю местожительство.

В этот период мы встречались с Радо дважды в неделю или чаще, с учетом его страхов и моих других дел. Целью этих встреч была исключительно передача через Радо материалов Люси и его предложений по перестройке сети. При этом мы тщательно проверялись в смысле слежки, и это было отнюдь не лишним. В конце октября мы договорились о свидании в парке Живой воды в Женеве. Радо приехал на такси и вошел в калитку. Я заметил, что водитель такси, немного отъехав, остановился и поспешно вошел в телефонную будку. Я сказал об этом Радо, и мы решили на всякий случай немедленно расстаться и вышли через разные ворота. Мы это сделали вовремя. Позднее я узнал, что полиция раздала фотографии Радо всем женевским таксистам. Тот, что привез его, опознал пассажира и позвонил в полицию. Тут же был отдан приказ патрульным машинам, и они перекрыли все входы в парк. Но они опоздали, а мы с Радо немного позже сошлись в менее опасном месте.

Этот инцидент еще усугубил растерянность Радо. Потом его уже невозможно было выманить из убежища, предоставленного здешними коммунистами. Он так и просидел в подполье целый год, пока ему не удалось выехать из страны, и фактически больше не участвовал в работе организации. Нервы у него совсем сдали. Нечему удивляться после стольких лет работы с предельным напряжением. В годы войны оно особенно возросло, потому что к его прежней организации добавилось несколько других. Он мужественно справлялся с руководством разнородными сетями, свалившимися ему на голову, и долгое время делал это успешно. Я предпочитаю вспоминать его на высоте положения как замечательного картографа для всех и толкового резидента для немногих, а не как загнанную крысу в последние дни в Швейцарии или запуганного, опустившегося человечка в Париже и Каире. Только Центру известна его судьба. Он, конечно, обманывал многих, с кем вместе работал, но и результативно руководил ими. В своем роде он был, безусловно, предан хозяевам.

В довершение всего, организация в это время крайне нуждалась в деньгах. Мне не удалось обменять валюту через часовую фирму, и в кассе оставалось всего пять тысяч долларов. Сам Радо был совершенно разорен, ему пришлось занять пять тысяч долларов у женевской организации компартии и столько же у Пакбо. Только текущие затраты организации составляли десять тысяч, на премии за особо важную информацию средств не было, К тому же шеф разрешил мне истратить 10 000 долларов на попытку освобождения Амелей и Болли из тюрьмы. Эти деньги предназначались на подкуп «товарища надзирателя» и его коллег. Шеф требовал ускорить эту операцию, поскольку боялся, что Болли, самая неопытная из троих, не выдержит допросов. Она знала настоящие фамилии Пакбо и мою и могла многое рассказать о Радо. Амели не имели особого значения, потому что не знали никого, кроме завербовавшего их Пьера Николя, хотя и видели меня и Радо в лицо.

Впрочем, мне не пришлось долго беспокоиться о финансовых вопросах. В половине первого ночи с 19 на 20 ноября я вышел на связь с Москвой, передал коротенькое сообщение и начал принимать пространную радиограмму от шефа.

Через сорок пять минут раздался треск взламываемой двери, и в мою комнату ворвалась полиция. В 1 час 15 минут 20 ноября «врачи» взяли дело в свои руки. Я был арестован, и последняя ниточка связи Центра с Швейцарией оборвалась.

РАЗДЕЛ IV Агенты-двойники: слуги двух господ