Великие Спящие – 2 (Безымянный раб – 8)

— Своеволие⁈ — В голосе Архимага зазвучали опасные нотки. — Одни идиоты вместо нарушения в работе эльфийских порталов устраивают катастрофу с тысячами жертв и называют это ошибками в расчётах, другой идиот, отправив мархузу в задницу всю конспирацию, на весь мир заявляет об ответственности за массовую гибель Перворождённых Нолда и говорит о своеволии… Айрунг, тебе что, обретённая Сила все мозги отшибла⁈

Айрунг вздрогнул. Несмотря на все прошлые рассуждения о тяге Бримса к интригам, озвученная картина произошедших событий его обеспокоила. Если всё так, как говорит Архимаг, то Нолд его стараниями и вправду мог оказаться в очень плохом положении. Настолько плохом, что вся прошлая подковёрная возня между Нолдом и Маллореаном покажется детской игрой.

— Представители Светлых уже сделали заявление по поводу случившегося? — мрачно спросил Айрунг. — Или уже как-то иначе… прореагировали?

— Нет. Им сейчас не до того, — проронил льер Бримс и веско добавил: — И ждать, пока они оправятся от удара, уже не вижу смысла. Мы в тупике, и выйти из него можно только одним способом…

Айрунг переглянулся с ошеломлённым новостями Олегом и сам не веря в то, что это говорит, спросил:

— Война?

Бримс тяжело вздохнул.

— Возвращайся и поскорее. Не те сейчас времена, чтобы наше сильнейшее оружие болталось без надзора не пойми где… И без своеволия, понял⁈ — под конец от Архимага снова повеяло смертельной угрозой, от которой перехватило дыхание.

Он явно собирался сказать что-то ещё, но не успел. Его астральная проекция вдруг задрожала, начала стремительно терять форму, пока, наконец, не распалась быстро истаявшими в воздухе лохмотьями голубого дыма.

— Не понял… Это что за фокусы? — воскликнул Олег, медленно приподнимаясь в кресле.

И Айрунг разделял его удивление. Они оба были прекрасно знакомы с применёнными Бримсом чарами и о таком завершении их использования никогда даже не слышали. Что-то было не так… и спустя считанные мгновения они узнали, что именно. Из-за границы с Астралом вырвалось непонятное возмущение, неспособное никак повлиять на материальный мир, но несущее новое знание всем способным его принять.

И перед внутренним взором каждого чародея — не важно, «крохобора» или Истинного, Чтеца Астрала или классического стихийника, некроманта или адепта Древней магии — появилась картина событий, происходящих в ранее недоступных для взоров смертных землях…

Это был Маллореан, не какой-то другой эльфийский лес или роща, а именно сердце Маллореана. Только там росли столь высокие с неохватными стволами деревья, только там даже в самой густой чаще оставалось почти так же светло как и на открытых полянах, и, наконец, только там аура жизни была столь сильна, что её могли ощутить даже чурающиеся магии друидов чародеи.

Однако очень скоро становилось понятно, что в Маллореане не всё так хорошо, как можно было бы ожидать. В дом к Светлым эльфам пришла беда, и её масштабы было сложно оценить. Дышащий красотой и здоровьем лес вдруг сменился буреломом, пятнами гари и копоти. То здесь, то там взгляд начал цепляться за изломанные тела Перворождённых и далеко не все из них принадлежали воинам. Кое-где по воздуху бежала рябь дикой магии, летели искры и сыпались молнии.

Поначалу показалось, что причина случившихся с Маллореаном изменений крылась в какой-то катастрофе, но спустя какое-то время неведомый наблюдатель показал живых эльфов. И Перворождённые не спасали выживших, не разбирали завалы, не пытались как-то восстановить разрушенное… они сражались! И сражались исступлённо, яростно, как могут драться только обречённые на смерть, жаждущие забрать с собой за грань всех своих врагов.

Вся безнадёжность их стараний стала понятна чуть позже, когда эльфийские воины и маги — и среди них точно не было посредственностей! — один за другим пали под ударами копья. Настолько красивого и изящного, что оно просто не могло принадлежать существу обычному, рождённому в тварном мире и в тварном мире живущему.

Оно и не принадлежало. С эльфами сражалась изящная, невесомая, восхитительно красивая девушка. С белоснежной кожей, серебряными волосами и чертами лица, способными безо всякой магии заворожить любого — будь то женщина или мужчина — она напоминала ангела. Или невесту, чистую и непорочную, какую престало брать в жёны не смертному, но богу. С Перворождёнными дралась Альме, и когда она убивала Длинноухих, на губах у неё играла столь же кроткая и умиротворённая улыбка, как и на фресках в её храмах.

А ещё что-то роднило её с Ловчими, что-то неуловимое и малозаметное, но однозначно реальное. И это-то что-то делало кроткую красавицу многажды страшней любых, пусть даже самых лютых зверств.

Расправившись со Светлыми, Альме лёгким прыжком взмыла в воздух, перелетела через завал из вековых дубов и приземлилась перед исходящей жёлтым паром полусферой из тассова камня, в центре которой мухой застыла фигура четырёхрукой женщины. Столь же знакомой, как и Альме. Кали и Альме — две жены великого Двуликого Орриса вот-вот должны были объединиться…